Книга Она - Банана Есимото

— А со мной что было, когда я сюда по­пала? Я не очень хорошо это помню, — спросила я, желая застать ее врасплох.

— Ах да. Матушка Сёити-сан, покинув клинику уже больше здесь не бывала, а вот матушка Юмико-сан состояла в близких личных отношениях с директором клини­ки, несколько раз заходила сюда и иногда брала вас с собой. Пока двое общались, вы всегда, скучая, бродили по саду. Мне особо не доводилось побеседовать с вами, но про себя я всегда думала: “Какая мудрая девоч­ка”, и потому ваш образ крепко засел у меня в памяти. Теперь вы совсем взрослая... — с улыбкой сказала Кодзима-сан.

Выходит, я здесь не лежала. Я искренне обрадовалась, глядя на Кодзима-сан, кото­рая, судя по всему, не лгала. Что же тогда происходило со мной в тот период? В памяти ничего не всплывало, и мне вдруг показа­лось даже, что вообще ничего не было.

— После того, что произошло с матуш­кой Юмико-сан, директор совершенно пал духом...

Надо же, как витиевато сказано. Я чуть было не рассмеялась, но подумала о том, что мама и директор настолько откровенно крутили роман, что, пожалуй, нет никого, кто не знал бы об их отношениях, и оттого, наверное, еще только сложнее было гово­рить об этом. Возможно, в некотором смыс­ле, наши с Сёити мамы действительно сло­мали жизнь этому самому директору.

В моей голове мало-помалу стали всплы­вать горькие воспоминания — а именно история об этой клинике, услышанная от мамы.

Мама рассказывала, что среди таких же пациентов, как она, были люди, которые по-дружески общались с Кодзима-сан и весьма весело проводили время, тогда как мама была глубоко ранена тем, что ее держали на расстоянии.

Тетя была из тех людей, кто совершенно не обращал внимания на такие вещи и не переживал по подобным поводам. Мама же ужасно нервничала из-за того, что с ней обращаются чересчур осторожно, словно прикасаются к нарыву. Глубоко в ее сердце укоренилось болезненное ощущение, что к ней относились как к чему-то нечистому. Чем дольше это продолжалось, тем больнее ей становилось. Тогда ей казалось, что здесь, в этой клинике, не существует чело­веческих отношений, и она ненавидела мо­лодую Кодзима-сан.

Думаю, мама все же была крайне чувст­вительным человеком.

— Как вы считаете, с моей мамой было много проблем по сравнению с тетей? — спросила я. — В конце концов ведь именно она совершила такое.

— Ну-у... — задумчиво протянула она, по­жимая плечами, — не знаю почему, но, не­смотря на то что постоянно молчали, они со­всем не выглядели жертвами. Они всегда на­ходились в своем мирке для двоих. Казалось, их мир такой хрупкий, что стоит дотронуть­ся, и он рассыплется. Конечно, подобное ха­рактерно для людей, которые попадают сю­да, но рядом с сестрами ощущалось такое напряжение, что порой бывало трудно ды­шать. Юмико-сан, вы ведь испытали анало­гичное потрясение и сейчас чувствуете себя хорошо. Поэтому-то я и делюсь с вами свои­ми мыслями, но считаю, что, пережив такое в детстве, очень трудно расти и взрослеть будто ничего не случилось.

Несмотря на их неразговорчивость, чувствовалось, что в ваших будущих мамах живет бездонная боль от невидимого сра­жения. Однако в чем-то они были очень сильны. Сказать честно, постепенно я да­же стала бояться ваших матушек.

Впоследствии, узнав о том, что одна из них совершила ужасный поступок, при­знаться, я вначале подумала вовсе не о ма­тушке Юмико-сан. Вы уж простите. Просто матушка Юмико-сан тогда демонстрирова­ла исключительные кротость, сердечность и боязливость. А вот матушка Сёити-сан всегда манипулировала людьми... Я неудач­но выразилась, но она могла провоцировать ссоры между директором и медсестрами и, нарочно демонстрируя подобные навыки, вынуждала людей поступать так, как она задумала. Это было для нее чем-то вроде за­бавы. Так она старалась отвлечь и подбод­рить матушку Юмико-сан. В ней было ка­кое-то харизматичное очарование. Я же опасалась ее и не решалась смотреть ей прямо в глаза.

При этом она всегда нежно опекала ма­тушку Юмико-сан, будто та была ребенком гораздо младше ее самой. Достаточно взгля­нуть на Сёити-сан, тем более из нашей с ва­ми беседы, и мне становится понятно, что здесь не обошлось без ее участия. Я всегда думала, что у Ацуко-сан настоящий талант в умении оберегать и воспитывать. Стоило раз обидеть Ацуко-сан, она боль­ше ни с кем не разговаривала и замыкалась в себе. А матушка Юмико-сан переживала по этому поводу и частенько служила по­средником между сестрой и окружением. Ацуко-сан всегда первым делом слушала только то, что говорила матушка Юмико-сан. Не то чтобы она вела себя цинично и вызывающе. Скорее создавалось такое впечатление, что она проказничает.

Я была потрясена тем, насколько отли­чаются мамины рассказы об этом месте от того, что увидела своими глазами. Я обна­ружила, что здесь работают такие внима­тельные люди и это вполне достойное мес­то. Рассказывая о клинике, мама почти не моргала, и это выглядело достаточно жутко.

Когда я еще была маленькой, маму вре­мя от времени неожиданно прорывало:

— Твои мама и тетя какое-то время на­ходились в ужасном месте. В больнице то­го дяди, маминого друга, с которым тебе то­же доводилось встречаться. Если бы мы ту­да не попали, нам наверняка было бы гораздо хуже, но лишиться свободы — это было мучительно. Стоит мне случайно вспомнить то время, и я буквально теряю дар речи, чувствую, как мое тело напряга­ется и разом каменеет. Это место в самом деле походило на ад. И даже выйдя оттуда, когда к тому же у тебя больше нет своего до­ма, я чувствовала себя абсолютно никчем­ной, хоть плачь, и меня попеременно одо­левали невыносимые отчаяние и безысход­ность. Сколько бы я ни спала, не могла отдохнуть, потому что постоянно видела кошмарные сны. А когда после бессонной ночи встречала утро, не ждала от него ни­каких радостей. От моей подушки исходил запах горечи и страдания, и солнечный свет из окна не приносил спасения, а толь­ко болью резал измученные бессонницей глаза. Все тело кричало о том, что сегодня снова начнется еще один день в аду, против которого лекарства бессильны.

Однако твоя тетя Ацуко, которая, каза­лось, должна была пребывать точно в таком же состоянии, почему-то всегда ходила с не­возмутимым видом и выглядела так, словно ничто не мешало ей жить. Такая безгранич­ная сила тети Ацуко всерьез пугала меня, и. хотя мы близнецы, я чувствовала большую дистанцию. Даже сейчас, когда мне снится сон о пребывании там, бывает, что я в ужа­се вскакиваю с кровати. Я открываю глаза и, когда вижу, что на окнах нет решеток, об­легченно вздыхаю.

Мама говорила словно в бреду, и в такие моменты я чувствовала, что ее уносит ку­да-то далеко-далеко.

Я же слушала ее рассказ, трепеща от ужаса. Помню, как сильно огорчалась, ко­гда пыталась крепко сжать мамину руку а она инстинктивно отдергивала ее.

Однако клиника оказалась гораздо бо­лее тихим и спокойным местом, чем ожи­дала. К тому же, похоже, я здесь бывала. И мне вдруг пришло в голову, что, хотя ма­ма и говорила, будто посещает клинику, чтобы встретиться с директором, возмож­но, ее безотчетно тянуло сюда.

Вполне может быть, что в то время, ко­гда мама лежала здесь, в душе ее бушевали сомнения, а тетя, отгородив ее от всех, вы­нуждала не открывать сердце персоналу. Возможно, мои детские воспоминания были слишком живыми, но теперь мне кажется, что когда я заметила странности в мамином поведении, тогда же в каком-то смысле она стала сильнее, и, пожалуй, именно к этому она стремилась.