Книга Голоса летнего дня - Ирвин Шоу

К полуночи освещение в зале приглушили, и вот под завывание рожков, пьяные возгласы, неприлично долгие поцелуи в полумраке в Западную Пенсильванию пришел наконец новый, 1932 год. Все вокруг начали разбрасывать конфетти и ленты серпантина, нацепили бумажные пестрые колпаки. У Бенджамина выдалась свободная минутка, и он, привалившись спиной к стене, подумал о себе и Пэт. Гости поднялись и хором запели старинную рождественскую песню. Бенджамин не пел, он думал о Пэт. Лежит сейчас в постели, заткнув ватой ушки, чтобы не слышать звона церковных колоколов. Ему самому хотелось заткнуть уши ватой — и не только из-за звона церковных колоколов.

Все огни ярко вспыхнули снова, и тут девушка-блондинка с размазанной по лицу помадой поднялась и ровным и твердым шагом прошла мимо Бенджамина. Она стала подниматься наверх по широкой резной деревянной лестнице, ведущей на второй этаж, и исчезла из виду. И Бенджамин подумал: наверное, ушла в дамскую комнату привести себя в порядок. Только бы ей не стало там плохо, с тревогой подумал он через секунду. Сама мысль о том, что это прелестное личико склонится над унитазом, что этот розовый, напоминающий лепестки цветка рот искривится и из него фонтаном хлынет рвота, казалась ему невыносимой. Она отсутствовала минуты две, и тут вдруг Бенджамин увидел, что мужчина, сидевший рядом с ней за столом и непрестанно подливавший ей в бокал, тоже поднялся и двинулся наверх. Их обоих не было минут тридцать. Затем мужчина спустился в зал, один. То был худощавый молодой человек с песочного цвета волосами. На вид ему было лет двадцать, не больше. Обслуживая гостей, Бенджамин невольно слышал обрывки разговоров и узнал, что этот юноша недавно поступил в Дартмут. Вернувшись в зал, он прошел мимо Бенджамина, и тот заметил, что безупречный черный галстук-бабочка, что был на нем во время обеда, исчез.

Минуты две спустя на лестнице появилась блондинка — по-прежнему царственная и невозмутимая, каждый волосок прически на месте, белое платье ничуть не измято. Неспешно и уверенно она начала спускаться вниз, притягивая к себе взоры. В зале к этому времени уже начались танцы. И Бенджамину показалось, что когда она проходила мимо танцующих, по залу разнесся легкий ропот, между тактами музыки слышался то вздох, то нервный смешок. Но возможно, ему все это лишь почудилось. Девушка вернулась к своему столу, села и кивком поблагодарила студента из Дартмута, который снова наполнил ее бокал.

Примерно через полчаса она вновь поднялась из-за стола и с гордо поднятой головой и прямой спинкой грациозно и неспешно начала подниматься на второй этаж. Совершенно измученный, с трудом лавирующий в толпе гостей Бенджамин, в руках у которого был тяжелый поднос с мороженым и чашками кофе, не сводил глаз со студента из Дартмута. Но тот даже не шевельнулся. Минуты через две после того как красавица скрылась наверху, из-за соседнего столика поднялся темноволосый мужчина лет тридцати. За обедом они с девушкой сидели практически спиной друг к другу. Итак, он встал и начал подниматься по лестнице.

На сей раз пара отсутствовала гораздо дольше, наверное, целый час. Многие гости уже разъехались по домам. Но все равно в зале оставалось еще достаточно людей, и Бенджамин снова услышал перешептывание и нервные смешки (только на этот раз куда более громкие и откровенные), когда парочка появилась на лестнице. Совершенно бесстыдно, рука об руку, спускались они в зал, а затем присоединились к танцующим.

«Боже, что же это делается? — подумал Бенджамин. — Как люди могут себя вести подобным образом? Куда смотрят ее мать, отец, ее священник, ее любовник, наконец?..» О, если бы на нем не было сейчас белой куртки официанта, если бы он не ощущал пропасти, разделявшей его с этой девушкой!.. Он бы взял на себя ответственность. Он бы подошел, поговорил с ней. Но не было в зале ни единого человека, у которого можно было узнать ее имя или адрес. В противном случае он, вернувшись в кампус и защищенный анонимностью, набрался бы храбрости, сел и написал бы ей письмо с призывом беречь себя и свою честь.

Но что он мог сделать здесь и теперь? Ровным счетом ничего. Девушка танцевала с разными мужчинами, Бенджамин ушел на кухню. А когда вернулся, увидел, что ее в зале нет. Осталось лишь несколько пар, лениво и расслабленно топтавшихся под музыку. Наконец оркестр заиграл «Спокойной ночи, леди!», и вечеринка закончилась. Музыканты быстро упаковали инструменты и удалились. Двое парней тащили из туалета какого-то пьяного, с головы до ног перепачканного рвотой. Ни Дайера, ни его папаши видно не было. Отвесив последний поклон, выдавив последнюю подобострастную улыбочку, они, по всей видимости, укатили отдыхать с чувством выполненного долга. Официанты устало поплелись на кухню. Старая ирландка была там — укладывала еду в огромный ледник, а бутылки с виски прятала в маленькой боковой комнатке. На столе стояло угощение для официантов — жиденький остывший кофе в треснувших кружках да черствые рогалики, многие из них были надкушены и явно взяты из корзиночек, стоявших на столах для гостей. Масла по-прежнему не было.

— И что, это все, чем вы собираетесь нас кормить? — спросил ирландку Бенджамин.

— Да, парень, все, — отвечала она. От нее несло перегаром, на губах играла пьяная улыбочка. — А чем плохо? Хлеб штука питательная.

— Но ведь у вас, должно быть, остались тонны жареной индейки!

— Это уж точно, что тонны… — пробормотала старуха.

— Так что ж, их выбрасывать, что ли? — спросил Бенджамин. — Мы же с голоду помираем!

— Обслуге на моей кухне никакой индейки не полагается, — буркнула в ответ старуха. — У меня на кухне всегда был, есть и будет порядок.

— Так почему бы не включить индейку в дежурное блюдо и чем она плоха для официантов, леди? — осведомился кто-то из ребят.

— Не я устанавливаю тут порядки! — сердито и с презрением огрызнулась старуха. — И нечего тут шутки шутить! Я не обращаю внимания на оскорбления слуг. А вы и есть слуги, ребята. Слуги! И лично мне плевать, что все вы из колледжа и воображаете себя джентльменами. Я-то знаю, где вы учитесь, и молодого Дайера тоже знаю как облупленного, пусть он и задирает нос и ходит с важным видом! Меня не провести, нет! Ни ему, ни вам, ребятишки! Вот те молодые люди, что были здесь, они-то и есть настоящие леди и джентльмены! Они ими родились и выросли. Да ни одного из вас сроду не пригласят в дом тех леди и джентльменов, что пировали тут сегодня! И это я говорю для вашей же пользы, парни! Знайте свое место. Послушайте старую женщину, которая всю жизнь провела рядом с настоящими благородными людьми. И тогда избавитесь от многих печалей.

— Шла бы ты спать, бабуля, — грубо и устало огрызнулся Бенджамин.

Старуха продолжала ворчать, но никто из юношей не прислушивался к ее словам. Онемевшие от усталости, они пили кофе и механически жевали рогалики. Или же просто сидели, обхватив головы руками, не в силах двинуться с места.

— Шла бы ты спать, — повторил Бенджамин. — Или валила бы себе обратно в свою Ирландию. С Новым годом и спокойной ночи!

— А ты, я смотрю, еще свежачок!.. Еще хоть куда, верно, парень! — с пьяной ухмылкой на губах заметила старуха. — Интересно поглядеть, каким станешь лет эдак через тридцать, да… Да пойду, пойду я спать, не беспокойся. И Новый год тоже никуда не денется. Но прежде должна выполнить одну приятную обязанность. Мистера Дайера завтра не будет, сама я просплю целый день. И не хочу, чтобы меня будили и доставали такие, как ты. Мистер Дайер поручил мне рассчитаться с вами. — С этими словами старуха извлекла из огромного кармана фартука пачку купюр. И начала пересчитывать и раскладывать на столе в отдельные кучки. — По десять долларов на брата и…