Книга Смерть ради смерти - Александра Маринина

Больше никаких срывов не было вплоть до его смерти. Правда,говорят, что за несколько дней до гибели он резко воспрял духом и однаждысказал в присутствии жены:

– Ничего, даже когда Фортуна спит, мастерствободрствует, его-то не пропьешь. А уж когда она проснется, то ли еще будет!

Видимо, он снова попробовал свои силы, и, как оказалось, удачно.Но непонятно вот что: обо всех его малосимпатичных делах и аферах обязательнокто-нибудь да знал – или жена, или любовница, или коллеги по работе. Другоедело, что они не понимали, насколько мерзко и противозаконно то, что он делает.Сам же Галактионов своей деятельности ни капли не стеснялся и никогда нескрывал, что грех не воспользоваться чужой глупостью или доверчивостью, и еслион этого не будет делать, то перестанет сам себя уважать. Однако об этойпоследней удаче, если она вообще была, а не является плодом воспаленноговоображения Анастасии Каменской, почему-то никто ничего не знает.

Интересно, почему? Что в ней такого особенного?

5

Он с неприязнью посмотрел на собеседника. Да, люди егораздражали, но такая формулировка была слишком общей. Раздражали его людиславянского типа. Все же остальные, например, азиаты, негры, кавказцы,заставляли его содрогаться от отвращения. Он не мог слышать неправильную речь,его коробило даже от намека на акцент. Он не мог спокойно смотреть нанеславянские лица. Бог мой, как он их всех ненавидел!

– Сколько испытаний вам надо провести? – спросилсобеседник.

– Не больше трех, – ответил он, стараясь не выдатьголосом, что внутри у него все кипит. – После каждого испытания – примернодве недели доводки, потом новое испытание, и так далее. Итого приблизительношесть-семь недель. Многое зависит от подопытного материала, иногда не удаетсясразу набрать нужное количество.

– Может быть, мы могли бы помочь? – спросилкавказец.

– Не нужно, – сухо отрезал он. – Прибор – этонаша забота, а ваша забота – деньги. Готовьте оговоренную сумму, через полторамесяца прибор будет готов.

– В какой банк мы должны перевести деньги?

– Я предпочел бы наличными.

– Но это намного сложнее, – возразилкавказец. – Везти такую сумму через зону военных действий… Риск большой.

– Меня это не интересует, – холодно оборвалон. – Вы получаете прибор, а я – всю сумму наличными. Вы поняли меня? Всю.Сумму. Наличными, – раздельно повторил он.

– Но почему? – не унимался кавказец. – Вам жепотом трудно будет вывозить ее за рубеж. А так она будет лежать в швейцарскомбанке, вас дожидаться. Поди плохо?

– Это не ваше дело, – зло ответил он. – Я несобираюсь за рубеж, и мне не нужен ваш сраный швейцарский банк. Мне нужныналичные здесь. Иначе вы не получаете прибор.

– Что ж, сейчас вы диктуете свои условия, –вздохнул кавказец. – Российские войска еще долго будут находиться на нашейтерритории. Первый раунд мы проиграли, но второй хотим выиграть. И ради этогопойдем на все. Нам очень нужен ваш прибор, поэтому вы, конечно, получите своиденьги наличными.

– Ну вот и славно, – миролюбиво улыбнулся он, струдом сдерживая желание вцепиться собеседнику в глотку и задушить.

Глава 3

1

Миша Доценко сидел в кабинете Ольшанского и уже который часподряд работал с супругами Красниковыми, пытаясь помочь им вспомнить, неговорили ли они кому-нибудь о том, что сын Дима им не родной. Сам КонстантинМихайлович, уступив Михаилу свой стол, сидел в уголке и с интересом наблюдал,как мастерски молодой оперативник делал свое дело. Миша специально углубленнозанимался проблемами памяти и мнемотехники и умел делать то, что вкриминалистике называется «возбуждением ассоциативных связей». Иными словами,если человеку есть что вспомнить и нечего скрывать, то под чутким руководствомстаршего лейтенанта Доценко он обязательно вспомнит.

Ольга и Павел Красниковы в один голос твердили, что никогда…и ни за что… и никому… и так далее. Внезапно Миша изменил тактику.

– Почему вы все время меня обманываете? – спросилон с невинным видом.

– Мы?! – с возмущением воскликнули супруги. –Да что вы такое говорите! В чем мы вас обманываем?

– Ну, если не обманываете, то, значит, неточноформулируете свои мысли. Вот вы, Ольга Михайловна, ответьте мне еще раз навопрос: с кем в течение последних пяти лет вы обсуждали тайну усыновления?

– Ни с кем, – устало повторила женщина. – Явам десять раз уже повторила, ни с кем.

– Ну как же так? А Лыков? Шантажист, звонивший вам потелефону. С ним вы говорили об усыновлении?

– Да… Конечно… – растерялась Красникова. – Но ядумала, вы имели в виду…

– Я понял, что вы хотите сказать, – мягкоостановил ее Доценко, не дав договорить. – Но я хочу, чтобы и вы поняли,что я имел в виду, когда говорил, что вы неточно формулируете свои мысли.Теперь вы, Павел Викторович. Такой же вопрос вам.

– Я ни с кем не обсуждал проблемы усыновления, –торжествующе заявил он, слегка уязвленный тем, что этот симпатичный мальчишка счерными глазами и в наглаженном костюме оказался прав. – Даже с Лыковым. Сним по телефону всегда разговаривала Ольга.

– Чудесно, – широко улыбнулся Миша. – А развес Ольгой Михайловной, с вашей женой, вы ни разу не говорили об усыновлении?

– Но при чем здесь это? – возмутился Павел. –Не хотите ли вы сказать, что я… что мы сами…

От волнения и гнева он стал запинаться и никак не могподобрать нужные слова.

– Ни в коем случае, Павел Викторович. Я только хочу вампоказать, что, отвечая на вопросы, вы заранее загоняете свои воспоминания вопределенные рамки. Я спрашиваю: «С кем?», а вы в своем воображении рисуетеобраз злодея в лохмотьях или шпиона в темных очках и, не найдя такового, смелоотвечаете мне: «Ни с кем». А это неправильно. В худшем случае, вы должны будетемне ответить: «Ни с кем, кроме…», а в лучшем – просто перечислить мне этих«кроме». Понятно? Давайте забудем все, что было раньше, и начнем сначала. И ненадо пытаться оценивать каждого человека, о котором вы вспоминаете, прежде чемответить. Позвольте это сделать мне самому. Итак, Ольга Михайловна…

Через несколько минут она неуверенно сказала:

– Может быть, врач. Знаете, врач-окулист. У Димысильная близорукость, и когда я привела его к окулисту, она спросила, нет либлизорукости у меня. Я поняла, что должна ответить не про себя, а про Верочку,у той было прекрасное зрение, и я смело сказала, что близорукости у меня нет.Тогда она спросила про отца. А про него-то я совсем ничего не знаю. Видно, врачзаметила, что я смутилась, отправила Диму в коридор и прямо спросила у меня: «Умальчика отец не родной?» Пришлось признаться, я не взяла на себя смелостьрисковать здоровьем ребенка. Скрою, скажу, что отец родной и никакойблизорукости у него нет, или, наоборот, есть, а у парня какую-нибудь болезньзаподозрят несуществующую, а ту, которая есть, проглядят.