Книга Пуговица - Ирэн Роздобудько

Все началось неожиданно. В первую очередь для директора компании, когда сюда донесся легкий ветерок перемен. Появилась реклама. Робкие частные предприниматели местного разлива захотели, чтобы граждане узнали об их изделиях и выложили за них денежки. После многочасовых планерок, на которых директор, старый, закаленный в словесных баталиях партиец, хватался за сердце и бил копытом, мы все-таки последовали по новому пути. И ответственным за все «антисоветские действия» назначили меня. Я начал сочинять и снимать рекламные ролики. Это, кстати, дало мне возможность выпустить весь яд, накопившийся во мне в этом городке. Первый свой «шедевр» не забуду никогда! Мебельный комбинат захотел прорекламировать свои жуткие кресла. Ролик был примерно следующего содержания. Возле кресла стоял затравленного вида гражданин. Затем рядом появлялся вмонтированный в кадр Жеглов в исполнении Высоцкого и орал: «Будет сидеть, я сказал!», и гражданин плюхался в кресло. После этого эпизода заказчики пожелали лирики, и поэтому, как только мужик удобно устраивался в чудесном кресле, на экране начинали порхать бабочки, а над головой героя возникала надпись: «Сядешь — не встанешь! Покупайте кресла и стулья мебельного комбината…» Это был хулиганский поступок, вызов. Но директору комбината моя работа понравилась, и я получил от него из рук в руки белый конверт. Потом таких конвертов было много.

Я купил себе длинный кожаный плащ и в один из дней устроил роскошный ужин для своих сотрудниц-«дюймовочек». Бабушка Валя промокала платочком покрасневшие глаза, Платоновна наслаждалась импортным ликером, а Ритуся теребила под столом мою ногу своей разгоряченной ступней. Словом, жизнь начинала налаживаться, загнивающий капитализм постепенно побеждал, а я с головой окунулся в новую игру, и она начинала мне нравиться. Когда горемычного шефа отправили на заслуженный отдых, наш рекламный отдел уже цвел махровым цветом, а всю съемочную группу накрыла волна-цунами цинизма. Последующие три года мы были нарасхват, а у меня появились заказчики из соседних областей… Настоящий успех пришел после того, как я снял (все придумывал и снимал сам) музыкальный клип с участием дочери местного авторитета. Его крутили несколько месяцев по всем каналам, а мне начали позванивать из столицы.

Я снова начал функционировать как… на войне. Тихое болото кинотеатра, по крайней мере, давало возможность чувствовать себя свободным.

Я больше не был представителем «потерянного поколения», жизненная дистанция ежедневно увеличивалась, и мне нужно было тренировать легкие.

Проснулся ли во мне вкус к жизни? К обеспеченной жизни — точно! А главное, я понял, что эту жизнь могу создать сам, своей головой. Это было приятное ощущение. Раньше и представить себе такое было трудно!

Я мечтал, что вскоре смогу вознестись так высоко, что у меня хватит сил, средств и нужных связей, чтобы наконец сделать что-то стоящее. И я знал, что именно: снять фильм «Безумие»… А вернее — восстановить его. Бред! Все — не так! Почему я до сих пор не мог сказать правду?

Я найду Елизавету Тенецкую и предложу ей снять этот фильм. Это будет деловая встреча и деловое предложение.

…В декабре 1994 года я собирался переезжать в город своего детства.

Я возвращался туда победителем. Мне предлагали огромные по тем временам деньги, и предполагалось, что их сумма будет расти пропорционально моим успехами. Я был нужен. Меня ждали. У меня было множество планов и свежих идей. Только к одному я не был готов — услышать: «Богач, я не люблю тебя!»…

Денис

1996 год

1

…Я жил в просторной двухкомнатной квартире неподалеку от телецентра. Два раза в неделю заезжал к родителям, загружал им всегда полупустой холодильник разной вкуснятиной. Все это я мог достать в специализированных магазинах, а чаще — у своих заказчиков.

Здесь я окунулся в совершенно иную жизнь. Время бурных митингов, которое обошло меня в провинции (там было тихо, как в оазисе), уже закончилось. Началось время пустых прилавков, будоражащих ток-шоу, «купонов», миллионных купюр накануне денежной реформы и… сериалов. Благодаря этому последнему фактору работы у меня было хоть отбавляй — каждая тридцатиминутная серия отбивалась рекламным блоком…

У меня были причины ненавидеть себя. Я был не таким, каким должен был быть, если бы жизнь сложилась иначе. Я не хватал брусочки сливочного масла, едва его вывозили в торговый зал универсама, не варил гороховый суп и не обсуждал безумные цены. Из заплесневелого «совка» сразу перешел в махровый капитализм. Как способный ученик, я будто перепрыгнул через несколько классов, и многое прошло мимо меня. Когда я выковыривал из-под ногтей кровь и грязь в Афгане, мои ровесники читали «Огонек», смотрели «Покаяние» и ссорились со старшими. В «уездном городе N», в этой тихой заводи, я практически ничего не знал о митингах, акциях неповиновения, студенческих голодовках… Я стал обывателем, которому подвернулась возможность сытно есть и подниматься вверх даже не своими ногами, а на эскалаторе. Чтобы окончательно не утратить уважения к себе, в первые два года пребывания в столице я написал и защитил диссертацию по теме «Манипулятивные технологии в системе массовых коммуникаций». И снова попал в яблочко! Это было практически новым словом в рекламном бизнесе, который развивался бешеными темпами. Помимо своей основной работы я два раза в неделю читал лекции студентам на сценарном отделении кинофакультета. В меня влюблялись студентки, самых лучших я водил в «Националь», угощал суши… Мимо, все мимо!

Из моих старых приятелей на плаву остался только Макс, тот самый, с которым мы отдыхали на турбазе после вступительных экзаменов сто лет назад. Он сам нашел меня после того, как диссертация стала притчей во языцех среди телевизионщиков. Я пригласил его поужинать в «Националь».

Когда мы встретились у входа в ресторан, я его не сразу узнал. Макс изменился, как-то округлился. Он неловко топтался на пороге у стеклянных дверей и, едва завидев меня, произнес:

— Ну ты, старик, крутой! Да здесь же безумные цены!

Меня передернуло. Со времени своей службы в кинотеатре терпеть не могу разговоров о ценах и воспоминаний о том, как мне приходилось по несколько месяцев сидеть на жареных кабачках по 30 копеек за килограмм.

— Не волнуйся, я угощаю! — буркнул я и толкнул дверь.

Швейцар (кстати, бывший «афганец», с которым я однажды разговорился, а потом давал щедрые чаевые) улыбнулся и вежливо придержал дверь, отчего Максово и без того красное лицо пошло пунцовыми пятнами.

Я заказал множество вкусных вещей, водку и коньяк. Пока услужливые официанты выставляли все это на столик, понял, что нам почти не о чем говорить. Моя голова была занята кучей новых проектов, недоступных Максовому пониманию, он же, скорее всего, считал меня снобом, недорезанным буржуем. Мы выпили по первой.

— О чем твой диссер, Дэн? — спросил Макс.

Я вкратце изложил суть, с каждым словом убеждаясь, что зря трачу время — классовая ненависть так и перла из глаз приятеля.

— Что слышно о наших? — решил я сменить тему и тут же пожалел об этом. Потому что услышал малоприятные вещи: кто-то спился, так и не сняв ни одного кадра, кто-то уехал из страны, кто-то перебивается в бюро ритуальных услуг, снимая похороны и свадьбы… Многие с головой ушли в политику. Оказалось, что после моего добровольного решения пойти в армию я прослыл на курсе настоящим героем, обо мне говорили, были уверены, что я погиб…