Книга Приговор, который нельзя обжаловать - Надежда и Николай Зорины

Никакого такси Артемий ловить не стал. Пройдя два квартала, остановился у двери какой-то забегаловки, подумал немного, зашел. Андрей припарковался, выждал минуты две и тоже направился к бару. Похоже на то, что у Польского здесь назначена встреча. Очень похоже. Значит, не напрасно он мерз, не напрасно караулил у подъезда.

Поэт сидел за столиком один в самом темном углу бара. Перед ним стояла бутылка водки и тарелка с какой-то закуской. Водка и одиночество Никитину сразу же активно не понравились. Неужели он опять ошибся? Все это как-то не очень сочеталось с деловой встречей. Андрей заказал кофе с коньяком, расположился в противоположном углу – не менее темном – и стал наблюдать. И чем дольше длилась его слежка, тем больше он убеждался в своей ошибке: Артемий явно никого не ждал, звонить никому не собирался, он мрачно и целенаправленно напивался, как напивается человек в большом горе. В баре гремела музыка, было сильно накурено, время близилось к шести. У Андрея разболелась голова, нелепая ситуация действовала ему на нервы.

В шесть клиент не позвонил. Не позвонил он и в половине седьмого. Артемий между тем прикончил бутылку и потребовал новую. И тогда Андрей решился. Заказав рюмку водки, подошел нарочито пьяной походкой к столику Польского.

– Вы позволите? – развязно поинтересовался он и, не дожидаясь ответа, плюхнулся на стул.

Артемий поднял на него глаза, долго всматривался, что-то соображая. Налил себе немного водки, выпил, опять стал смотреть. Андрей пригубил из своей рюмки и в свою очередь уставился на Артемия.

– Я вас не знаю, – произнес наконец поэт.

– А я вот давно мечтаю с вами познакомиться. – Частный детектив подмигнул. – Лично, – закончил он пьяно-весело.

– Если вы мой поклонник, – Артемий качнулся, уперся руками в стол для равновесия – он был без дураков очень нетрезв, – то сейчас не место и не время. Впрочем, я могу дать автограф.

– Это потом. – Андрей усмехнулся. – Да, в общем, и не обязательно. К поэзии я, знаете, равнодушен.

Артемий обиженно дернул плечом и хмуро посмотрел на Никитина.

– Тогда что вам нужно?

– Искренности вашей, больше ничего. Так что, будем колоться?

– Ах, так вы из милиции? – разочарованно протянул Польский.

– Вам прекрасно известно, что не из милиции, – не захотел сдавать своих позиций Андрей. – Вы знаете, кто я такой, – с нажимом, глядя в упор, произнес он. – И я знаю, что вы… – Никитин остановился на многозначительной недоговоренности и укоризненно покачал головой. – Зачем же отпираться от благородной, в общем, миссии?

– От какой такой миссии? – медленно проговорил Артемий. Он вдруг – непонятно отчего – очень испугался, даже пьяно багровое его лицо приобрело какой-то бледноватый оттенок, да, кажется, и хмель отчасти вышел. – Так вот вы что…

– Ну да, ну да, – весело сказал Андрей, перестав притворяться пьяным, – я именно он, тот самый человек, который… в общем, вы в курсе, и я рад, что перестали отпираться: ваша игра в прятки мне порядком надоела.

Артемий прикрыл рот ладонью, словно боялся, что его сейчас вырвет, отшатнулся от Никитина, сидя на стуле. Теперь-то он уж точно не играл никакой роли – испуг его был натуральным. Вот только чего он так испугался?

– Вы разве не знали меня в лицо? – спросил Никитин – он совсем не ожидал такой реакции от своего клиента и был крайне удивлен.

– Боже мой, – простонал доведенный чуть не до обморока поэт, – ну откуда, откуда? Она такая скрытная, а в последнее время… Не знал, не видел, только мельком со спины однажды.

– Кто – она? – еще больше удивился Никитин.

– Ах, зачем вы меня так мучаете? Вы же прекрасно… – Поэт налил себе полстакана водки и залпом выпил. – Боже мой! – Он плаксиво посмотрел на Андрея. – Я ведь не знал, не думал, что все это выльется в такой кошмар. Да и кто мог предвидеть, что однажды… Это не должно было закончиться. Да я и то думаю: просто творческий кризис, временное нечто, и не нужно так драматизировать ситуацию. Но ведь с ней не поговоришь. А я не виноват! – Он в ужасе вдруг посмотрел на Никитина и закрылся руками, будто боялся, что тот его ударит. – Я не виноват, вы поймите!

Артемий его явно принимал за кого-то другого и чего-то отчаянно, просто безумно боялся. Ситуацию необходимо было срочно прояснить.

– Так разве не вы?… – Андрей опять замолчал на многозначительном многоточии: прямо спросить, Артемий или нет его нанял, было нельзя, потому что в случае ошибки он нарушал бы договоренность со своим клиентом о полной секретности.

– Нет! – закричал обезумевший от непонятного страха поэт. – Я не виноват! Я только хотел… Мне было интересно… Нет, не то слово, мне было… Ну хорошо, я вам признаюсь, чтобы было понятно… Я никогда еще никому этого не говорил. Видите ли, все же и у меня есть амбиции. У любого творческого человека есть амбиции! – Он снова налил себе водки, на этот раз чуть не полный стакан, и снова выпил залпом. Он явно на что-то решался, но пока не мог найти в себе сил. Андрей напрягся и замер, боясь спугнуть его готовность к откровению лишним движением. Но видно, все же чем-то спугнул, или настроение откровенничать у Артемия пропало, или он в очередной раз чего-то вдруг испугался. Поэт посмотрел на детектива прямо-таки с какой-то ненавистью, с вызовом ненависти. – Не стану я вам ничего говорить. Да кто вы такой вообще? Да кто бы вы ни были… Ну да, вы ясно кто, вы, без сомнения, он… Ну так вот: уходите, я не хочу с вами говорить!

Андрей не шевельнулся.

– Уходите, слышите? Я вас не боюсь. Потому что теперь все равно. – Он безнадежно махнул рукой.

– Жизнь изменить, родить себе новую девочку, – нараспев, подражая манере телефонного заказчика говорить, словно читать по бумажке, произнес Андрей. И опять промахнулся, и опять не угадал: реакция Артемия опять была совершенно не та, которой он ожидал, – реакции вообще никакой не последовало. – Что скажете? – не выдержал Никитин.

Артемий пожал плечами и снова налил себе водки.

– Не понимаю, почему она выбрала вас, – расслабленно-пьяно, но почти мирно, почти добродушно проговорил Польский. И опять был странен такой переход: от страха к враждебности, от враждебности к задушевности. – Скорее всего, из протеста. А может, от отчаяния. А может, с самого начала имела только эту цель. – Артемий печально покачал головой, вздохнул, налил водки, выпил. Он вдруг стремительно начал пьянеть. То есть он и до этого был совсем не трезв, но теперь весь как-то раскис и обмяк. – Я все-таки думаю, что сначала она не это имела в виду… Я буду молить об этом, я буду мечтать об этом!

– Кто – она?

– Эх, – Артемий поморщился, – перестаньте. Вам так хочется, чтобы я, отвергнутый, неудачник в отставке, произносил ее имя? Вам, конечно, доставило бы удовольствие слышать… но я вам его не доставлю. И вообще, – он сильно качнулся на стуле, чуть не упал, – меня что-то мутит, и голова раскалывается, уходите.

– Вы имеете в виду Екатерину Васильевну?