Книга Приговор, который нельзя обжаловать - Надежда и Николай Зорины

Вакуленко Вадим Сергеевич, розоволицый, смеющийся человек… Он и не заметил, как опять обошел памятник. Ноги совсем задеревенели от холода. Наверное, потому и пошел – непроизвольные действия замерзшего человека: двигаться, чтобы согреться.

Зачем заказчику понадобилось, чтобы он обязательно явился на похороны? Что он здесь сможет увидеть, узнать? Скорбная толпа провожающих, обезумевший от горя Роман Кириллович – вон он, так и сидит на снегу у гроба. Соня чуть-чуть в стороне от остальных. Соня… Странное в ней что-то, неестественное. Только никак не определить, в чем эта странность. Вероника с Аграфеной Тихоновной стоят вполуобнимку, одинаково склонив головы, – двуединое горе. Артемий Польский с какой-то женщиной под руку… Что же все-таки странного в Соне? К Артемию надо бы присмотреться. И прислушаться – голос его услышать и проверить. Впрочем, ничего не прояснится, звонил, конечно, не он. В любом случае не он – сообщник или… вообще не он. А странного в Соне вот что: полная отстраненность от происходящего. Словно она так углубилась в свои мысли, что совершенно не воспринимает похорон. Отстраненность и одиночество. Все вместе: парами, кучками, все стоят у могилы, все объединены общим горем, а она одна, отдельно. А впрочем, она и по жизни одна, отдельно.

Зачем же все-таки заказчик настаивал на его присутствии на похоронах? Чтобы он понаблюдал за поведением родственников и знакомых и смог что-то из этого вынести? Но откуда он знал, как они себя поведут? И что можно вынести из поведения чужих людей? Роман Кириллович бурно переживает утрату, Соня выглядит равнодушной – и какой из этого можно сделать вывод? Его бурно выражаемое горе не служит ему алиби, точно так же как отстраненность Сони не является уликой против нее.

Заказчик наверняка тоже здесь. В любом случае это человек близкий дому. И если это не Артемий, то кто? А кстати, куда подевался Артемий? Он вон там стоял, сейчас его нет.

Андрей повернул голову – и встретился взглядом с Артемием. Несколько секунд они смотрели друг на друга в упор, глаза в глаза, потом тот усмехнулся, пожал плечами и, подхватив под руку свою спутницу, отошел к могиле. А там уже успели перемениться декорации: Романа Кирилловича, видно, смогли уговорить, он стоял, пошатываясь, поддерживаемый с двух сторон Аграфеной Тихоновной и Вероникой, под гроб подвели тросы, готовились спустить его в могилу, оркестр снова заиграл.

Итак, получается, все же Артемий? Вот только кто он – заказчик или убийца? Или и то и другое в одном лице?

Соня запоздало подошла к гробу, с каким-то упрямым выражением на лице, быстрым, размашистым движением, словно счищала снег, погладила крышку. Странная девочка.

Заказчик. Убийца. Один это человек или два разных? Артемий это или кто-то другой? Если два разных человека, зачем тогда заказчику разводить такую таинственность? И значит ли что-то этот взгляд Артемия? Заказчик, убийца. Убийца и жертва, они могут поменяться местами. Как понимать эту фразу? Ясно, что не буквально: жертва в данный момент одна – Екатерина Васильевна, ни с кем поменяться местами она не может. Что же тогда имел в виду его телефонный клиент-инкогнито? Зачем заказчик пригласил его на похороны, зачем настаивал?

Оркестр сыграл напоследок несколько скорбных тактов и смолк. Роман Кириллович надрывно что-то прокричал зарытой уже могиле и тоже смолк. Люди гуськом, словно на горнолыжной тропе, пошли к воротам кладбища. Позади всех, низко опустив голову, еле переставляя ноги, плелась Соня.

Андрей вышел из-за своего гранитного укрытия и совершенно открыто, не прячась, двинулся к выходу.

* * *

Прямо с кладбища Никитин поехал в офис. Настроение было вполне соответствующее той церемонии, в которой он, хоть и инкогнито, только что участвовал, ему казалось, что все на свете сейчас испытывают то же. Потому-то был очень удивлен, когда застал своих коллег за таким жизнерадостным занятием, как украшение елки. Ну да, Новый год. А он и забыл. Еще сегодня ночью помнил, а теперь совершенно забыл. Поздравил с наступающим свою маленькую рабочую группу, сел за стол и задумался. Вот уже и четыре, через два часа позвонит заказчик, а у него нет никакого ответа ни на один вопрос и просто ну никаких соображений по этому делу. Присутствие на похоронах совершенно не приблизило его к разгадке. Да и как могло приблизить? Как он может вычислить убийцу, если даже заказчик неизвестен? Заказчик… Звучит, как заказчик убийства! А если зайти с другого конца, отбросить свои предыдущие выводы и начать сначала?

Итак, Екатерину Васильевну убили по какой-то конкретной причине (по какой, пока не важно). Некто хочет найти убийцу (или желает проверить свои предположения относительно него) и потому обращается к частному детективу. Почему он не нанимает детектива открыто, зачем устраивает шпионские игры? Какие обстоятельства побуждают его к этому?

Ну, во-первых, он может быть членом семьи, подозревающим другого члена. Во-вторых, может опасаться за свою жизнь: располагает сведениями, нежелательными для преступника, или боится мести. И в том и в другом случае у него есть веская причина скрывать свою личность.

Какой из этого следует вывод? Никакого. Чем эти выкладки помогают расследованию? Ничем. У него слишком мало данных. Необходимо так или иначе встретиться с заказчиком и поговорить откровенно. А если тот не пойдет на прямой контакт, просто отказаться от дела. Поставить условие. Добиться…

Какой же он дурак! Да ведь заказчика не так трудно вычислить. Именно сегодня нетрудно. Именно сейчас, до шести часов. Если его клиент – родственник или один из ближайших знакомых, он не может не присутствовать на поминках. А из дома Королевых звонить не станет, раз так шифруется. Значит, до шести он должен покинуть квартиру. До шести, но вряд ли раньше пяти: поминки – это не необязательная дружеская вечеринка, на которую можно заглянуть на часок, поминки требуют неторопливости и обстоятельности. Следовательно…

Следовательно, надо спешить, лететь к дому Королевых. Тот, кто выйдет в промежутке между пятью и шестью, почти наверняка – заказчик.

Андрей вскочил и, одеваясь на ходу, побежал к выходу.

… Во дворе дома семьи Королевых был без пятнадцати пять. Пристроился за джипом у соседнего подъезда и стал ждать.

Дверь с тоскливым скрипом открывалась и закрывалась, сгущались сумерки, видимость становилась все хуже. Андрей с сожалением вылез из теплого салона машины, подошел ближе. Теперь идея расколоть таким образом своего клиента не казалась ему удачной, выводы не виделись безупречными. Предновогодний морозец выстуживал уверенность в себе, ледяной ветер вдувал в душу сомнения.

Уверенность в своей способности мыслить окончательно уступила место сомнениям, когда в десять минут шестого из подъезда вышли Соня с Аграфеной Тихоновной. Он так разозлился на себя и так расстроился, что совершенно позабыл о конспирации, уселся на скамейку на самом видном месте, под фонарем, и просидел довольно долго, не чувствуя больше ни холода, ни ветра.

Дверь снова скрипнула. Андрей повернул голову – просто так, по инерции, ни на что больше не надеясь, – и увидел выходящего из подъезда Артемия Польского. Вот тут он очень пожалел, что расселся на скамейке в открытую, под самым фонарем. Артемий, однако, был изрядно пьян, прошел мимо, кажется не обратив на Никитина никакого внимания. Остановился, закуривая, покачнулся и проследовал дальше. Пальто его было не застегнуто, шапка сидела криво, где-то на макушке, весь вид был какой-то расхристанный. Не выпуская Польского из поля зрения, Никитин прокрался к машине, завел мотор и тихонько тронулся за ним, смутно надеясь, что тот поймает на улице такси и преследовать его будет проще.