Книга Ледобой - Азамат Козаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Лобан кошель выронил, а Сивый руку протянул, шасть, и в скатку сунул. Подальше, значит, от глаз.
– Разверни. – Процедил Отвада и указал пальцем на скатку.
Ну, вот и все. Безрод усмехнулся небесам. Сколько ни толкуй, что твое, не поверят. Теперь не поверят. Вытянул руку, встряхнул скатку, плащ на лету развернулся и на землю, негромко звякнув, упал кошель.
– Он?
– Он! – убежденно закивал четвертый.
Безрод холодно улыбнулся.
– Что скажешь?
– Болтает.
– Да ну!
– Подковы гну.
– А сам-то кто будешь?
– Волочков я человек. – Скрывать толку нет, уже, наверное, все знают.
– Так ведь пала Волочкова дружина! – Отвада с улыбкой оглядел воевод и бояр. Те согласно кивнули. Пала.
– Дружина пала, я остался.
– А как же так вышло? – Князь вроде просто спрашивает, а будто нож в сердце вонзает. Что ни скажи, одно и выходит – струсил, пересидел битву в лесу.
– А так и вышло! – огрызнулся Безрод. – В рубке уцелел.
– Неужели в ратном деле ты лучше всех? – съязвил князь.
– Лучше или хуже, а жив остался.
– Двоих заставных среди трупов не нашли, – усмехнулся Отвада. – Один, видать, в море сгинул, положив оттниров без счета. Но это вряд ли ты.
Безрод промолчал.
– А правда, что не знаешь своего роду-племени?
– Правда.
– Может быть, ты как раз и есть полуночник? – Отвада зловеще улыбнулся. – Своих навел, вот и остался жив? Ты и есть второй выживший!
Безрод от ярости побелел, на нетвердых ногах шагнул вперед. Князь даже бровью не повел, но будто стена встали перед ним дружинные с обнаженными мечами. Зарубят, и подойти к Отваде не дадут. Безрод остановился. Не потому что испугался – от злости в голове так полыхнуло, чуть богам душу не отдал. Стоял перед князем, шатался и скрипел зубами.
– И сказать-то нечего. – Отвада с притворной жалостью покачал головой.
Безрод, не мигая, смотрел на князя и молчал. Есть что сказать, только не по нраву придется многим последнее слово, ох, не по нраву!
– То-то давеча на пристани за полуночника встал! – припомнил кто-то из бояр.
– Может, я и полуночник, только и тебе, князь, чести немного, когда без суда купцов бьют.
– Тебя-то по суду побьют. Почему себя воинского пояса лишил?
Безрод промолчал. Слова бесполезны. И не успеть Отваду за глотку взять. Те молодцы костьми лягут, а князя не дадут.
– А не за тем ли, чтобы с глаз исчезнуть? Ведь бойца издалека видать! Будто полег со всеми в том бою. А что ходит по свету голь перекатная, беспоясная, кому какое дело? Так задумывал?
– Все-то тебе понятно, – холодно улыбнулся Безрод.
Отвада поднялся, двор замер. Все ясно, как белый день. А князь только и произнес:
– Виновен!
Вот и все. Прав был Тычок, тысячу раз прав, только не свою погибель чуял, бедолага. А княжий поруб страсть как неуютен, холоден и мрачен. Куда желаннее смерть под мечами дружинных. Положить самому, сколько получится, и рядом лечь. Лишь Тычок добрым словом и попомнит, больше некому.
– Выходит, и в гибели заставы я повинен?
Ворожцы, уже было готовые посохами освятить приговор князя, замерли с поднятыми руками.
– Да.
– И вчера ночью я на честных людей напал, золото отнял?
– Да.
– А правду ли говорят, что двум смертям не бывать, а одной не миновать?
– Да. – Отвада сощурил глаза и пытливо оглядел Безрода.
Князь не понимал, куда гнет Сивый, никто вокруг не понимал, и оттого становилось неспокойно.
– Хоть помру не напрасно, – буркнул Безрод под нос и медленно повернулся к нечестному свидетелю.
Отвада догадался, понял, закричал на весь двор, будто гром громыхнул.
– Стой, безродина! Стоять!
А Сивый и бровью не повел. Подшагнул к четвертому, что онемел от страха, и сделался бел, как некрашеное полотно, холодно улыбнулся и средним пальцем, будто стрелой из лука, пробил ямку под горлом, как раз посреди ключиц.
– Три. – Безрод вырвал палец из раны.
Горлом хлынула кровь, пошла розовыми пузырями, и лжесвидетель повалился наземь, дергаясь, будто припадочный.
– Ошибся ты, князь, в трех смертях я виновен. Лишь один остался, да и тот наказан.
Скол в ужасе завыл, сполз наземь и забился под скамью. Пока с обнаженными мечами набегали разъяренные дружинные, Безрод успел попрощаться с белым светом. И будто наяву углядел червя, что точил душу князя, поддувал огонь злобы. А когда оставалось до Безрода всего ничего, каких-то пару шагов, густой зычный голос объял судное место. Вязкий, тягучий, будто мед. Вои замерли, словно муха в патоке. Оглянулись, расступились.
– Не дело, князь, удумал. – На середину двора вышел Стюжень, мрачный, насупленный. – Кому поверил? Разбойнику, ночному лиходею? Поди, у всех четверых руки по локоть в крови! Овиноватили? Невзлюбили Сивого? На это сказ у меня короток: Не девка, нравиться не обязан! Чего хвосты поджали? Ты, Моряй? Ты, Лякоть? Молчите? Кто человека едва не проворонил? И кто его спас? Ворожба без спросу – то моя печаль, вас не касается! Ох, не дело ты, Отвада, удумал!
Стюженев голосище гремел в полную силу, собаки отбежали подальше, дружинные и те конфузливо сдали назад.
Лишь на мгновение что-то дрогнуло в глазах Отвады, и снова подернулось льдистой синевой.
– Как сказал, так и будет!
– Тогда парня к воям, – буркнул Стюжень. – Не в яму. В дружинную избу.
Молодцы зашипели. Еще чего не хватало! Своих предал, простых убивает, не чинясь! Старик на возмущенный ропот и ухом не повел, будто нет его вовсе.
– Парня к воям! – на весь терем рявкнул верховный ворожец.
Отвада, сын Буса, поморщился, но рукой согласно отмахнул.
– Пока смерти не предам, быть этому среди дружинных! Уж там-то глаз не сведут! Я все сказал!
Три дня Безрод провалялся без движения под присмотром Стюженя рядом с остальными ранеными. Смотрели как на прокаженного. Кто мог отползти – отполз, но амбар не тянулся, будто медовый воск, и кому-то пришлось лежать рядом. Однако ничто не длится бесконечно. Утром четвертого дня, едва Безрод встал на ноги, пришел воевода Перегуж и забрал в дружинную избу, где обитали здоровые. У самого порога, когда оставалось лишь войти, Сивый запнулся. Оглянулся и попросил чару меду покрепче. Перегуж вскинул брови, усмехнулся, подозвал мимохожего отрока и услал за медом. Зла воевода на Безрода не держал. Просто пожил на свете, как никто из тех, что грудь колесом гнут. Принимая чару с медом, Безрод мрачно прошелестел:
