Книга Страна за горизонтом - Леонид Спивак

петербуржцы так уверены в своей хорошей погоде и гордятся ею, что одна из местных газет имела давнюю традицию не выходить в те дни, когда нет солнца. В городе романтических закатов и девушек в смелых купальниках есть колледжи и театр, Музей изящных искусств и Музей истории Санкт-Петербурга. В качестве «вишенки на торте» туристов привлекает огромное стеклянное яйцо у лукоморья – музей Сальвадора Дали с доброй сотней его работ.

Полному тезке первого русского императора не довелось увидеть расцвет своего детища. Петр Алексеевич продал железнодорожные акции и переселился в Калифорнию, где содержал прачечную. В 1893–1914 годах Дементьев активно сотрудничал с петербургским (русским) журналом «Вестник Европы». Его очерки и статьи выходили под псевдонимом П. А. Тверской. Интересно, что читателями Тверского были такие разные персонажи, как император Николай II и Владимир Ульянов–Ленин. Имя Питера Деменса сегодня мало что говорит как русским, так и американцам. Полузабытая и полулегендарная личность, он тем не менее обозначил русское присутствие на пестрой карте страны за океаном.

О коровах и людях

«Ночной Чикаго, к которому мы подъехали по широчайшей набережной, отделяющей город от озера Мичиган, показался ошеломительно прекрасным. Справа была чернота, насыщенная мерным морским шумом разбивающихся о берег волн. По набережной, почти касаясь друг друга, в несколько рядов с громадной скоростью катились автомобили, заливая асфальт бриллиантовым светом фар. Слева – на несколько миль выкроились небоскребы. Их светящиеся окна были обращены к озеру. Огни верхних этажей небоскребов смешивались со звездами».

Жители Чикаго произносят название родного места как «Щщикаго», и в этом слышится особый шик. Главный город штата Иллинойс вытянулся длинной полосой вдоль берега необозримого, как море, второго по объему из пяти Великих озер. Собственно, этим и описывается архитектоника города: многокилометровые ленты бетонных и железных дорог, створы улиц, вечный непокой «города ветров». Ильф и Петров в комической сценке с неправильной парковкой их автомобиля и грозным чикагским полицейским подметили витающий здесь дух соперничества с Нью-Йорком, немаловажный для самоутверждения «столицы Среднего Запада».

Облик американских больших городов всегда поражал иностранцев. Анри Озер, профессор истории Сорбонны, посетивший США в начале 1920-х, писал: «Завод в Чикаго или скамейка в его метро в полдень – это настоящий этнографический музей».

«В парикмахерской на Мичиган-авеню, где мы стриглись, один мастер был серб, другой – испанец, третий – словак, а четвертый – еврей, родившийся в Иерусалиме. Обедали мы в польском ресторане, где подавала немка. Человек, у которого мы на улице спросили дорогу, не знал английского языка. Это был грек, недавно прибывший сюда, прямо к черту в пекло, с Пелопоннесского полуострова. У него были скорбные черные глаза философа в изгнании. В кинематографе мы внезапно услышали в темноте громко произнесенную фразу: “Маня, я же тебе говорил, что на этот пикчер не надо было ходить”.

– Вот, вот, мистеры, – говорил Адамс, – вы находитесь в самой настоящей Америке».

Грант Вуд «Американская готика», 1930

Шервуд Андерсон, которого нередко называют среди лучших литераторов двадцатого века, сказал: «Любой американец, много поездивший по родной стране, в конце концов оказывается в городе, который становится его домом. Можно родиться в городке или на ферме, но от большого города-дома не уйти никому. Для меня таким домом стал Чикаго».

Помимо Шервуда Андерсона немалое значение сыграл Чикаго в творчестве Теодора Драйзера, Эдгара Ли Мастерса, Карла Сэндберга. Последний посвятил своему городу немало выразительных строк:

Свинобой для всего мира,Машиностроитель, хлебный маклер,Хозяин всех перевозок,Буйный, хриплый, горластый,Широкоплечий город.

В Нью-Йорке долгое время высокомерно называли Чикаго «Западной деревушкой». Ко времени приезда сюда Ильфа и Петрова он стал вторым по числу жителей городом Америки и четвертым в мире. За пределами США Чикаго обгоняли только Лондон и Париж. Казалось, амбициозная «столица прерий» воплотила свои самые дерзновенные планы. Оставалось ли еще место для мечты на ветреных берегах Мичигана?

Небоскребы как здания и как философию придумали не на Гудзоне, а в городе у озера. Следующие сто лет прошли в борьбе за первенство, за самый лучший кусок неба. Ильф и Петров писали, что американские высотки «вызывают чувство гордости за людей науки и труда, построивших эти великолепные здания». Ретроспективно Чикагская архитектурная школа выиграла первенство, задав направление эстетических и функциональных поисков ХХ века.

Два события определили судьбу города: великий пожар 1871 года и основание Чикагского университета двадцать лет спустя. Как водится, в пожаре винили чью-то корову, опрокинувшую неосторожно оставленный в хлеву фонарь. Трехдневная огненная стихия практически полностью уничтожила центральную часть города, что позволило в дальнейшем перестроить и архитектурно преобразить столицу Среднего Запада.

Газеты писали, что размеры стихийного бедствия на Мичигане превзошли пожар Москвы во время войны 1812 года. Буквально несколько построек уцелело в огне. Самое известное из них – водонапорная башня, ставшая неофициальным мемориалом пожару. При любых других обстоятельствах это техническое сооружение, облеченное в угловатые формы неоготики, не представляло бы исторического интереса. После чикагской катастрофы водокачка оказалась старейшим зданием в центре города. По легенде, смотритель башни не покинул своего поста среди огненного хаоса и продолжал подавать пожарникам воду, а затем, чтобы избежать мучительной смерти, поднялся на верхний уровень и повесился. Местные жители считают, что призрак висельника иногда появляется в окне водокачки. Подобные истории никогда не смущали деятельных чикагцев, построивших вокруг башни новую, фешенебельную Мичиган-авеню, лучшую из улиц города.

После пожара 1871 года английская королева Виктория и видные политики Великобритании выступили с предложением пожертвовать книги в библиотеку Чикаго, но оказалось, что никаких публичных библиотек в городе не имелось. Поэтому первое литературное собрание разместили в уцелевшей водонапорной башне: книги хранились в резервуаре, а читальный зал был в ее кирпичном основании.

Первые сооружения «нового города» все еще копировали старосветские образцы. Мост через Чикаго-ривер смахивает на парижский мост Александра III. Самый крупный городской синематограф («Чикагский театр») фасадом повторяет Триумфальную арку французской столицы, а вестибюлем – версальскую часовню. Но в это же время зодчий Луис Салливен сформулировал основные принципы современной архитектуры («Форма следует за функцией»), а его ученик, Фрэнк Ллойд Райт, начал свои первые эксперименты с «органической архитектурой» в пригороде Чикаго Оук-Парке.

Новая эстетика урбанизма родилась, когда электричество стало вытеснять пар и появился лифт, внедрился стальной каркас, позволивший зданию расти в высоту, а люди познакомились с такими достижениями цивилизации, как сантехника, центральное отопление и вентиляция. Из этих прозаических, но необходимых вещей пассионарный дух пионеров Запада создал новаторские, мощные и запоминающиеся образы: из Чикаго в мировую архитектуру вошел силуэт делового высотного билдинга. И даже самое известное в «столице мира» здание на рубеже веков – «Флэтайрон» (Дом-утюг) на углу Бродвея и Пятой авеню – рождено людьми со Среднего Запада.

Америка настойчиво искала новый