Книга Убийство, вино и Ренессанс - Юлия Владиславовна Евдокимова

ущерба. Думаю, в данном случае заключение экспертной компании защитит ваши финансы.

— Нам нечего скрывать и нечего защищать! Картина сто пятьдесят лет висела открыто в холле этого особняка! (На днях говорили про пятьсот лет, — подумала Саша). Я знаю, как бывает. Сговор с экспертами! Мы продаем картину по заниженной цене, потом человек, который ее покупает, продает за миллионы!

— Вы обвиняете эту даму и ее подругу в мошенничестве? — Мило улыбнулся Лапо.

Карризи потемнел лицом. — Я никого не обвиняю, я просто не вчера родился. — И, буркнув слова прощания, удалился.

— Вот так, — сказала Саша. — А прошлый раз он даже не попрощался. — Как особнячок? Купишь апартамент, когда выиграешь в лотерею?

Лапо сначала не понял, потом рассмеялся. — Думаю, и так бы наскреб, но нет. Это же кошмар. И мало того, придется постоянно толкаться среди остальных жильцов. Нет уж, мне и в полях хорошо!

— Вот и я даром бы не взяла. — ответствовала Саша. А Фиона лишь вздохнула про себя — и чего они? Красиво же!

— Так где ваш особняк с привидениями? — спросил Лапо.

Фиона растерянно пожала плечами.

— Я не была здесь шестьдесят лет. Ничего не узнаю. Все изменилось! Может, снизу с побережья я вспомню?

— А может, просто спросим? Местные наверняка знают эту историю.

— И что-нибудь съедим, — поддержала Саша. — Я сейчас умру от голода.

Фиона категорически отказалась есть в незнакомом заведении, ограничившись чашечкой кофе. Саша выбрала рыбу на гриле, безо всяких паст и антипасти, Лапо ограничился тарелкой брускетт с куриным паштетом-фегатини, с белыми грибами, со шпинатом и с пастой из темных оливок.

Вино выбирал придирчиво, морщился. А что он хотел в заведении у самого синего моря? Вот к видам не придерешься, внизу волны бились о скалы, разлетались миллионом брызг. Сверху высокие средиземноморские сосны-пинии закрывали столики от солнца.

— Дом Бонетти? Так это на горе, сейчас по дороге вверх, потом метров триста вправо по шоссе и будет дорога в гору. — Рассказала официантка собирая тарелки. — Но его собираются сносить, говорят, через две недели уже

ничего не останется. Вы и сейчас увидите только со стороны, там забор.

— А вы что-нибудь слышали об этом доме?

— Я приехала год назад, я с юга. Слышала только, что его здесь зовут домом с привидениями. Вон, видите, под соснами на скамеечке два старика? Спросите у них, они всю жизнь здесь прожили.

Старики пожевали губами, переглянулись… затем один в поношенной кепке и стареньких растоптанных ботинках откашлялся.

— Бонетти? Умерли, да? Трагедия. — После этого философского замечания он умолк.

— А что говорили? — пыталась узнать хоть что-нибудь Саша. — Как они умерли?

— Замяли. Говорят, отравили, — сообщил второй старик. — Тамара так сказала.

— Какая Тамара?

— Экономка. Ей даже убраться там не разрешили. Не впустили в дом.

— Вы не знаете, где она живет?

— Как не знать! На кладбище она. Тогда уж была не молода.

— А дети?

— А что дети. Старшая-то стала наследницей, вот умерла недавно, дом и продали. Второй сын в аварию попал, разбился, лет уж двадцать назад.

— А младшие?

— Дольчетта маленькая была, лет десять что ли, не помню уже. Ее отправили к каким-то родственникам.

— А еще одна девочка? Маргарита?

Старики оживились, причмокнули. — Марго была красавицей. Все мы по ней сохли. Но мы ей не нужны, дети рыбаков. Она была птицей высокого полета. Ух, хороша!

— У нее был парень?

— Да уж наверное был, у такой красотки!

— И не помните, кто?

— Так сколько лет прощло!

— А вы не знаете, кто купил дом?

— Как не знать, тоже местный парень. Это сейчас он высоко летает.

— У вас, я смотрю, все высоко летают. Зовут-то его как?

— А ты не торопи, память не та уже.

— Чезаре Виталини, вот как его зовут, — вспомнил второй старик.

Саша почувствовала холодок. Чезаре Виталини, отсутствующий член совета директоров. Ох, что-то здесь явно не чисто.

Старая вилла хорошо просматривалась через забор. Штукатурка осыпалась, окна забиты досками, на одной из стен граффити, видимо местные подростки сюда наведывались, от них и окна забили. Печальное и даже отталкивающее зрелище.

— Вон те окна — это библиотека. А вон там- столовая, где… где был ужас. — Глаза Фионы расширились, палец, которым она указывала на окна, дрожал. — Шестьдесят лет- долгий срок. — Теперь задрожал и ее голос. — Поехали отсюда, я не хочу видеть этот дом.

Когда дом скрылся из виду, женщина пришла в себя.

— Так что же нам теперь делать?

— Прежде всего — найти оставшихся двоих из вашей компании. — ответил Лапо. — К сожалению, в интернете ничего о Франческо не нащлось.

Саша поддержала:

— И нужно поговорить с Маргаритой. Придумать причину для визита, а может, сказать правду. Я попрошу знакомых в полиции найти адрес и попробовать найти двоих оставшихся «сыщиков», Франческо и Марию.

— Но я не знала ее фамилии!

— Возможно, Франческо знал.

***

— Лапо, ты говорил, твой отец был историком? Ну, в смысле интересовался историей. А ты? — Спросила Саша в машине.

— Что я?

— Ты что-нибудь знаешь об истории, понимаешь в искусстве?

Тот пожал плечами: — Спрашивай. Если знаю- отвечу.

— Расскажи мне о Филиппо Липпи.

— О, фра Филиппо! Его мадонны… — начал Лапо, а Саша продолжила:

— Как будто из сегодняшнего дня, переодень, и они станут обычными девушками н улицах Флоренции.

Лапо кивнул:

— Именно. Я тоже всегда об этом думал. Раньше я часто приходил в Уффици, к Боттичелли и Липпи.

— И я… потом ничего другого не хотелось видеть. А теперь не приходишь?

— А теперь ни на что не хватает времени.

— Но ты же поехал с нами!

— Такую интригу я не пропущу! — Рассмеялся Лапо.

— Так ты знаешь что-нибудь про Липпи? Почему «фра»?

— Этих мадонн нарисовал человек, настолько далекий от святости, что только у него они и могли выйти такими нежными… У него был сумасшедший темперамент, тот, кто назначал его капелланом женских монастырей был явно не в себе. Или не в теме. Фра — это обращение к монаху, Frate, брат.

Мальчик рано остался сиротой и его отправили на обучение в монастырь кармелитов. Там он все время рисовал, всем, что под руку подвернется, и настоятель разрешил ему учиться рисованию. Талант сразу заметили, совсем юным он уже получал заказы на росписи церквей.

В 16 лет мальчик принял монашеский постриг, а потом был рукоположен в священники. Но в душе было лишь искусство. Ему повезло, заметил великий Козимо де Медичи и принял под свое покровительство. Заказы потекли рекой, как и деньги, которые монах тратил на вино и женщин.

— Во дает!

— На него свалилось много заказов, которые он еле