Книга Король русалочьего моря - Т. К. Лоурелл

тканью и кожей. Ксандер сбил пламя со своих рукавов и воротника и, сжав зубы от боли, стянул тлеющую куртку. Кожу на шее и руках саднило так, что темнело в глазах. Дышать было больно, а опаленные ресницы и брови сильно щипало.

– Слева от двери столик. Мазь.

Стараясь шагать твердо, он последовал этим полузадушенным инструкциям, стараясь не думать, потому что если задуматься, то выйдет, что еще чуть-чуть, и он упадет. На помощь бы…

– Я… позову кого-нибудь, – прохрипел он, – все будет хорошо… моя сеньора.

Со стороны кресла раздался странный звук, как будто Исабель чем-то поперхнулась. Он обернулся, а она подняла голову, и стало понятно, что она смеется, глотая слезы. Лицо ее стало бледно-пепельным, а руки – красными и покрытыми волдырями.

– Не нужно звать, – выдавила она, все еще посмеиваясь.

Оттолкнувшись локтями от колен, она встала, сделала несколько неверных шагов и остановилась рядом с ним. Вздохнула.

– Хорошо все равно не будет. Держи банку. – Она наклонилась и сноровисто сорвала крышку зубами, после чего выплюнула ее на пол. – Они ее все время закрывают. Я думаю, они издеваются. – Окунув пальцы в баночку, поморщилась, прикусила губу и стала осторожно распределять мазь по кистям.

Молча наблюдая за ней, Ксандер невольно поднял руку к своей шее – и чуть не взвыл в голос, едва коснулся кожи. Похоже, у него ожог не меньше. Впрочем, если она надеется все скрыть, он сможет тоже. Если подумать, то на шею можно навязать платок. Запястья – он глянул на обгоревшие рукава – не будут видны под манжетами, а ладони…

Ксандер зачерпнул мази из банки и стал тихонько размазывать ее, иногда искоса поглядывая на иберийку. Исабель молчала, сосредоточенно нанося на руки целебное средство, кусая нижнюю губу и стараясь дышать если не спокойно, то хотя бы не слишком часто. А потом потерлась щекой о плечо, словно чтобы почесать нос, и тут он увидел слезы.

Вообще-то он бы и сам был не прочь разреветься, уж очень было больно, но если рядом плачет девочка, ему это как-то было уже совсем невместно. Смотреть на нее, плачущую украдкой, он спокойно тоже не мог – не мог и все тут. А что делать? Уйти? Снова извиниться? Или позвать кого-то? Тот же сеньор Фелипе мог бы успокоить ее и… И что?

Девчонка, одним словом. Пусть и злая, а все равно девчонка.

– Я никому не скажу об этом. Хочешь? – горло очень болело, получалось только шептать или хрипеть.

Ксандер подошел поближе, присел перед ней на корточки и посмотрел в глаза снизу вверх.

– Сделаем вид, что ты не горела.

Она воззрилась на него сначала удивленно, будто он невесть что сказал, а потом внимательно. Вздохнула. Взяла еще мази.

– Ты не замазал вот тут… и еще вон там, – она нагнула его голову, заглянула за спину, подцепив пальцем расползшийся под жаром ворот. – И тут. Ладно. Потерпи. – И стала мазать.

– Ну не тумака же ей было отвешивать, – попробовал он отшутиться, но глаза Морица смотрели неумолимо и холодно, как море в ноябре. – Она же была совсем мелкая. И… ей тоже было больно. Ты же сам знаешь, это больно – ожоги.

– Знаю, – спокойно, даже мягко сказал Мориц. – И ты знаешь. И откуда мы это знаем, скажи?

Так же стремительно, как тогда Исабель, он схватил Ксандера за локоть и поднял его руку вверх. Манжета сползла совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы в неверном блуждающем свете стал виден рельеф изрытой шрамами кожи.

– Они у тебя до сих пор, – сказал брат, не меняясь в голосе, и отчего-то именно поэтому Ксандеру стало жутко. – Дорогого стоит наша наука, а, Ксандер? И что, научился ты ее понимать? Может, скажешь, что ей так можно? Ей же тоже больно? Она же тебя тоже пожалела?

– Ничего ей нельзя! – отрезал Ксандер и нахмурился, так по-мальчишечьи это вышло. – О чем ты? Ну… пожалела, она же не со зла тогда.

– А-а, – протянул брат насмешливо. – Не со зла-а…

– Знаешь, принц, – вдруг сказала Исабель, когда он заправлял последний бинт на ее руке. Его собственные запястья были уже перемотаны: одно – его собственными силами, с другим помогла она. Шея, поддавшись целебному действию, почти не болела, и холодок вечернего ветерка даже приносил облегчение.

– Что? – это вышло мычанием, так как затянуть узел без помощи зубов ему не удавалось – руки уже не болели, но противно ослабли.

– Я не хотела смерти Морица.

Он замер.

– Это правда. Мне было интересно… испытать тот артефакт. Но я не хотела, чтобы он умер.

Он не успел придумать, что ответить на такое, когда она заговорила вновь, на этот раз с той легкостью, с которой говорят люди, покончившие с неприятным разговором.

– С другой стороны, теперь у меня есть ты. И это хорошо. Ты куда более занятный, чем твой брат.

Он выпрямился и встал. Даже шагнул назад.

– Занятный?

– Угу, – она потянулась, взяла с блюдца предусмотрительно кем-то очищенный апельсин и откусила. – Налей мне соку.

Он машинально потянулся к кувшину, стоявшему рядом с блюдцем. И к бокалу. Единственному на столе.

– Он был трусом, – безмятежно продолжала иберийка, поглядывая на него из-под выбившихся из косы волос. – Боялся драконов. Боялся меня. Всех нас. Впрочем, – она слизнула с губы брызнувший сок, – это было даже забавно.

– Забавно, – повторил он.

А потом одним спокойным плавным движением, будто так оно и надо и так он всегда и делал, вылил весь кувшин ей на голову.

Он ожидал визга и воплей, но она не завопила – просто закрыла глаза и глубоко вздохнула. Потом медленно выдохнула, отвела мокрые волосы от лица, встала и отошла к окну. И, не глядя на Ксандера, заговорила. Она говорила спокойно и негромко, даже вкрадчиво, так, что ему поневоле пришлось прислушиваться:

– Я, Исабель Альварес де Толедо, силой крови Альба приказываю тебе, Ксандер ван Страатен, немедленно слизать с пола весь сок, который на него пролился. Приступай.

И тут повернулась, глядя ему в глаза.

Он не поверил своим ушам.

Все еще держа в руке пустой кувшин, он растерянно посмотрел на лужу сока на полу, а затем на девочку. И отрицательно помотал головой, потому что это было безумие, ничуть не меньшее, чем совать обожженные руки в огонь.

И сразу же невидимая сила резко сжала горло, безжалостно выдавила из легких воздух. Он пошатнулся, попытался вдохнуть. Выпавший из руки кувшин зазвенел сотней мелких осколков. Фламандец рванул ворот рубашки, судорожно всхлипнул в попытке глотнуть ртом воздуха. Горло продолжали сдавливать невидимые пальцы, перекрывая дыхание,