Книга Желтые ромашки - Алексас Казевич Балтрунас

первый вылет. Их-то звали и пытались ободрить ныряющие в воздухе ласточки.

Вот один из птенцов распрямился, расправил крылышки, взмахнул ими, на мгновение поднялся в воздух, но тут же снова упал на землю.

— Да ведь он привязан! — разглядел вдруг Лаймутис и недоуменно уставился на ребят. — Он же привязан ниткой к забору! Потому и не может взлететь!

— А куда ему спешить? — ухмыльнулся веснушчатый. — Образование у нас бесплатное, так что — спешить некуда.

— … образование бесплатное, — как попугай повторил меньший из трех братьев.

— Нельзя обижать птенцов! Вот бессовестные, — чуть не плача, сказал Лаймутис.

— Конечно, бессовестные, — согласился второй братец, и вся троица снова расхохоталась. — А ты кто, птенцовый благодетель? Друг пернатых? Юный натуралист? Ха-ха-ха!

Лаймутис понял, что спорить с ними бесполезно.

— Если тебе уж так их жалко, можем подарить. У тебя же есть ножичек. Чик, и перережешь нитки. Птенцы твои, а ножик — мой.

— Как это твой? — удивился Лаймутис.

— А очень просто: я же ясно сказал — птенцы тебе, ножик мне.

Лаймутису стало не по себе. А ласточки все кружились и кружились, тревожно выкликая свое «вит-вит!» Мальчик встал и тяжело, будто на чужих ногах, поплелся вверх.

— Эй ты, слышь, мы сейчас купаться пойдем! — догнал его голос веснушчатого.

Лаймутис только дернул плечами.

Вернувшись, забился в самый дальний угол бабушкиного сада, спрятался в кустах крыжовника и до самого вечера сидел там тихий и грустный, сам не свой. И спать лег, отказавшись ужинать. Бабушка переполошилась, кинулась заваривать липовый чай, но Лаймутис уснул, не дождавшись чая. Спал тревожно. Несколько раз просыпался, снилось: кружат и кричат над ним ласточки. Прислушивался. Нет, это скрипела дверь. Лишь приняв решение отдать утром этим ребятам за птенцов свой ножик, Лаймутис спокойно и крепко заснул. Утром сразу вспомнил о своем решении. Неужели птенчики до сих пор мучаются, привязанные к забору? Он быстро оделся и по утренней росе заспешил к соседям.

В их саду — пусто и тихо. Не видно было ни ласточек, ни птенчиков. Только от сеней к сараю, высоко поднимая лапы, чтобы не замочить, пробирался по росистой траве большой кот…

САУЛЮКАС И РИТА

Хлопнула входная дверь, щелкнул замок, на лестнице затихли шаги соседки, и мы — Саулюкас, Рита и я — оставшись одни, переглянулись. Только Аттила, лохматый песик, с большими висящими ушами, по-прежнему лежал под креслом, уложив остренькую мордочку на передние лапы.

— Ну что ж, — оглядел я свою команду. — Будем заниматься каждый своим делом? — Ребята согласно закивали. Аттила шевельнул хвостом. Это означало, что и он не возражает.

Итак, Саулюкас продолжит рисовать очередной космический корабль, Рита — укладывать спать своих кукол, а я, уединившись в своей комнате, напишу несколько страниц задуманного рассказа.

— Если что понадобится, заходите, не стесняйтесь, — напомнил я ребятам и, помахав рукою, затворил за собой дверь.

Уселся за письменный стол, но сосредоточиться не удалось. Мысленно все время возвращался в соседскую комнату, к детям. Как-то они там одни? Что делают? Рисуют, играют, как собирались? А что, если им стало скучно? Если Саулюкас обижает Риту?

И зачем я столь легкомысленно согласился на просьбу соседки — приглядеть за ее малышами? Правда, только до вечера. А может, еще меньше, если их бабушка получила уже телеграмму и торопится к ним из деревни. Вот только папы Саулюкасу и Рите не приходится ждать — он у них геолог и уехал в экспедицию на все лето. Домой приезжает лишь в конце недели, на выходные. Значит, сейчас для ребят главный — я.

Снова вспомнил, что с утра не написал ни одной строчки. Неужели так и пролетит бестолку весь день?

Склоняюсь над чистым листом бумаги… К сожалению, ненадолго. В прихожей раздается перестук мелких шажков, доносится неразборчивый детский шепот. Наконец дверь моей комнаты, скрипнув, медленно приоткрывается.

— Это вы? — не оборачиваясь, спрашиваю я.

— Мы… — в один голос тянут малыши. А Саулюс добавляет: — Ритуте гулять хочется. Она уже уложила своих кукол. Спят. Можно ей во двор?

— А Саулюкас своих космонавтов нарисовал. И ракету, — добавляет Рита.

Ясно. Успели сговориться. А ведь мы условились, что выйдем погулять все втроем после обеда. Твердо договорились. И вот… Ведь еще всего одиннадцать часов, бумажный лист на моем столе по-прежнему чист, и я нерешительно поглядываю на две светловолосые пушистые головки.

— Мы недалеко, — словно угадав мои мысли, заверяет Саулюс.

— Прямо под нашими окнами погуляем, — поддерживает его Ритуте.

Хотя мне не совсем спокойно, но я не возражаю.

— Ладно. Если под окнами — ладно.

— И Аттила тоже с нами пойдет, можно? — спрашивает Саулюкас. Киваю, и шаги удаляются. Раздается радостное повизгивание Аттилы, хлопает дверь в прихожей.

Снова склоняюсь над рукописью, вздыхаю, тру виски, чтобы прогнать посторонние мысли. Постепенно возникает рабочее настроение. Значит, так…

Бывает, втянешься в писание и совершенно не замечаешь, как летят часы. Я и теперь не мог бы сказать, сколько времени прошло с тех пор, как отпустил я гулять соседских ребятишек, врученных мне под опеку их мамой. Помню лишь, что написал целых четыре страницы, а конца работы и видно еще не было.

И тут за окном — резкий автомобильный сигнал, пронзительный визг тормозов. Меня словно от сна разбудили — встряхнулся, кинулся к окну. Но услышал сердитый мужской голос на лестнице и испуганные детские всхлипы.

«Рита! Это же Рита плачет!» — обожгло меня. Бросился в прихожую, распахнул дверь и обмер: пожилой мужчина в кожаной шоферской фуражке держал за руку плачущую девочку.

— Ваша? — сердито спросил он.

— Нет… То есть, да! — растерянно промямлил я. — Соседская. Оставили, понимаете, на мое попечение, а я… Простите! Что-то случилось?

— Случилось? — передразнил он меня. — Слава богу, тормоза хорошие. Выскочила, как заяц, прямо под колеса. Едва успел… Тоже мне, опекун!

Я молча схватил Риту за руку и, когда рассерженный таксист удалился, повел ее в квартиру. Девочка продолжала всхлипывать, но все меньше и меньше. Наконец почти утихла. Только слезы все катились. Взял ее на руки, погладил пушистые кудри, прижал к себе, стал расспрашивать, как же это она выбежала на улицу, и зачем. Ведь обещала во дворе, под окнами…

— Я… я хотела для Расите (куклу ее зовут Расите), хотела туфельки ей, синие такие башмачки надеть… Они там…

Какие еще башмачки? Не сразу сообразил, в чем дело. Оказывается, «башмачки» — это синие цветы на длинных стеблях, букет которых несла по той стороне улицы незнакомая