Книга История Натаниэля Хаймана - Арм Коста

class="p1">И тут я понял, что мы говорим о разной влюблённости: я — о страсти к Греции, а бармен — к женщине, о которой он неотступно думал. Мне показалось, что он готов произносить её имя — Мойра — едва ли не каждую секунду, так сильно он её любил и, скорее всего, безответно.

Но я не мог понять его чувств. У меня самого любовь никогда не вызывала неприятных ощущений: не спирала дыхание, не подкашивала ноги, не терзала сердце. Когда я влюблён, то не сижу бессмысленно целыми днями на одном месте и не предаюсь тоске по женщине. Для меня любовь — источник радости и наслаждения. Странно, что многие люди ухитряются делать из неё трагедию.

— Насколько я знаю, три года назад Мойра переехала сюда, во Францию, чтобы найти новые впечатления и поразмыслить о мироздании на досуге, — заговорил бармен каким-то монотонным голосом. — Она не нуждалась в компании, не прибивалась к людям, они сами шли к ней, словно заколдованные. Эта женщина живёт одна, о муже и детях ничего не рассказывала, и никто никогда их не видел.

— Одинокая гадалка? — помолчав немного, с иронией спросил я.

— Не стоит называть её такими словами даже в шутку! Мойра не одинока, скорее тиха и таинственна, загадочна, она носит внутри своего сердца траур по быстротекущему времени. Вы узнаете её, мсье Рууд, из тысячи — она будет вся в чёрном, с гладкими блестящими смоляными волосами и тёмными глазами, взгляд которых выворачивает всю душу. Издали она покажется вам старой и измученной, а вблизи — юной, прекрасной, тонкой и пленительной. Вы напуганы, мсье Рууд? — тихо спросил паренёк.

— И да, и нет, — ответил я с лёгкой тревогой в голосе.

— Послушайте, — дружелюбно проговорил бармен, хлопнув меня по плечу. — Я больше ничего не буду рассказывать вам о Мойре, вы должны сами встретиться с ней, лицом к лицу, расспросить её о том, что вас интересует, и сами выговориться, только тогда она спасёт вашу душу. Скажу вам одно: её чудовищная мудрость, проницательность и сверхъестественная мощь выше человеческих сил. Она почувствует вас, когда вы окажетесь перед её глазами. В вашем сердце навсегда останется след после встречи с ней.

Честное слово, рассказ бармена вызывал у меня удивление и беспокойство. Вся эта история с таинственной гречанкой Мойрой, приехавшей во Францию за острыми ощущениями, поражала мой и без того затуманенный мозг. Я ещё и словом не обмолвился об адресе женщины, вероятно способной помочь мне, как в руках у меня оказался клочок бумаги.

Мой добрый читатель! Я прекрасно знаю, что мой рассказ похож на бред сумасшедшего! Но осмелюсь сказать, что через мгновение после диалога с барменом я оказался у двери той самой гречанки. Стоял, как преступник, убивший кого-то, как смертельно больной, как человек без всякой надежды, теряющий рассудок. Стоял и не решался постучать в дверь — обычную дверь парижской квартиры, обитую тёмно-коричневой искусственной кожей. Удивительной казалась лишь бронзовая табличка над звонком: «Мадам М. Шахор. Экстрасенс, психотерапевт».

Значит, всё-таки психотерапевт! Я надеялся на нечто мистическое, а меня направили к обычному «мозгоправу»? Может быть, это Серж, как заботливый друг, дал поручение своему бармену… Но ведь Серж сейчас в Италии!

И тут дверь беззвучно распахнулась. Мой взгляд перескочил с медной дверной ручки на даму, стоявшую на пороге.

Она открыла, словно заранее знала о моём приходе и слышала мои тихие шаги. Стояла, не спуская с меня глаз, не говоря ни слова.

— Прошу простить мой внезапный визит, мадам Шахор! — заикаясь, выпалил я. — Мне… Я…

Таинственная гречанка излучала невероятный жар. Мне казалось, что из каждой клеточки её тела вылетают огоньки и обжигают меня, ловко пробираясь под одежду. Чёрные, как ночь, шелковистые блестящие волосы переливались на свету синеватым оттенком. Они ласточками взлетали каждый раз, когда мадам Шахор делала выдох. От неё пахло тюльпанами, и этот аромат чувствовался на протяжении всего нашего разговора.

На миг наши глаза встретились и обменялись заговорщическими взглядами. Увидев её горящие зрачки, похожие на крупные угольки, я понял, что проиграю им любую битву. Я слабак, мне не устоять! Дело не в том, что эта женщина невероятно красива — её глаза излучали невероятную душевную силу.

Гречанка была спокойна и расслаблена, а я стоял, дрожа, и украдкой любовался её красотой. Госпожа Шахор напоминала кобру, которая, насытившись трусливой добычей, нежится на сочной зелёной траве под лучами солнца. Её фигура, облачённая в чёрную ажурную сорочку, была безупречна, как у статуи, сотворённой гениальным скульптором.

— Ни один художник в мире не найдёт такой натуры, как у вас, мадам, — зачарованно произнёс я. — Наверное, во всём свете не встретишь никого столь прекрасного, как вы.

Госпожа Шахор позволяла мне любоваться собой и одновременно говорила своим мягким тихим голосом:

— Вы ведь не для того так долго шли ко мне, мсье Рууд, чтобы одаривать меня комплиментами? Проходите!

Мои мысли удерживали меня на месте, и я долго стоял, будто отказываясь войти в обитель гречанки. Затем, резко придя в себя, я неуверенно спросил:

— А вы?..

— А я у себя дома, мсье Рууд. Прошу вас.

Её тонкая, почти костлявая рука парила в воздухе, приглашая войти. Я поклонился и переступил порог, оказавшись в необычайно просторной для парижской квартиры прихожей. Вместо обычных вешалок для одежды здесь стояло раскидистое живое дерево. На его ветвях висели плащи и шляпы. Пока я размышлял, каким образом дерево растёт без почвы и даже кадки с землёй, с его ветки сорвалась ярко-розовая птичка и со звонким щебетом пронеслась над моей головой.

— Исихия! — негромко сказала мадам Шахор.

Мои скудные познания в греческом позволили понять, что это означало: «Тихо!» И птичка послушалась приказа хозяйки — немедленно уселась на раму картины, украшающей стену напротив дерева. Странное изображение: весы, прялка, свиток и ножницы, и всё это окружено человеческими лицами, выражающими боль, отчаянное веселье, ужас, восторг. Полотно было написано невероятно мрачными красками, нагоняющими смертную тоску. Мне, к счастью, не приходилось бывать в пристанищах для душевнобольных, но я уверен, эта мазня отлично вписалась бы в тамошнюю обстановку.

Заметив, что я разглядывал плод воображения безумного художника, хозяйка живо обернулась и в упор посмотрела на меня. Её чёрные глаза лукаво блеснули.

— Сколько людей, столько и мнений, сколько людей, столько и судеб, мсье Рууд, эта безвкусица как раз об этом.

Откуда она узнала, что про себя я назвал полотно безвкусицей?

Мне стало неудобно за свои мысли. В голове закопошились безумные догадки, например, о том, что Мойра Шахор — посланный на землю агент дьявола или же самого Господа, что она явилась из преисподней