Книга Листая жизни страницы - Василий Иванович Шарапов

мой земляк - машинист, с которым мы учились когда-то в железнодорожном училище. Встреча была трогательной. Я. попросил его сообщить родным о моем ранении…

Лечился в Ульяновске, затем в Куйбышеве. Рана дала осложнения, пришлось делать повторную операцию.

С волнением слушал по радио каждую сводку Советского информбюро. Было обидно, что, уцелев в тяжелейший период отступления, выбыл из строя тогда, когда наша армия уже била фашистов и в хвост, и в гриву на родной земле.

За шесть месяцев нахождения в госпиталях стал свидетелем многих жизненных драм - ни один самый талантливый писатель не смог бы придумать такие сюжеты.

Страдания тяжело раненных, даже их смерть не производили столь тягостного впечатления, к ним мы привыкли на фронте, как предательство близких людей. Самым лучшим лекарством для бойца была весточка из дома, особенно от жены или невесты.

Стихотворение Константина Симонова «Жди меня» знали все наизусть. Как заклинание повторяли строчки: «Жди меня, и я вернусь. Только очень жди!» И каждый надеялся, что придет день, когда он сможет прочесть своей любимой заключительную строфу этого потрясающего по эмоциональному воздействию стихотворения:

Не понять, не ждавшим им,

Как среди огня

Ожиданием своим

Ты спасла меня.

Как я выжил, будем знать

Только мы с тобой, -

Просто ты умела ждать,

Как никто другой.

Увы, в жизни так случалось не всегда. В нашей палате лежал офицер, которому ампутировали две ноги, оставив лишь небольшие обрубки. О том, что ранен, написал жене; о том, что остался без ног, умолчал. Скорее всего, потому, что сомневался в мужестве своей любимой, но очень хотел увидеть ее хотя бы в последний раз. Успокаивая себя, рассказывал нам, какая это замечательная женщина, как она верна ему. Когда узнал, что приедет навестить его, не находил себе места. И она приехала. Красивая. Ухоженная. С порога бросилась к мужу. И остановилась, будто споткнувшисьо незримую преграду. В ее глазах был ужас. Потрясенная увиденным, несколько минут стояла у кровати, лишившись дара речи. Кто-то из раненых услужливо поставил табуретку. Она присела и залилась слезами. Надо было видеть в этот момент лицо солдата! В его глазах отчаяние смешалось с надеждой. Так продолжалось довольно долго: она плакала, он молчал. Наконец, собравшись с силами, произнесла едва слышным шепотом:

- Надеюсь, ты меня поймешь… Прости!..

Он все понял. Взглянув в последний раз помутневшими от слез глазами, неуклюже опираясь на руки, перебросил остатки своего тела к стене, отвернулся и замер.

Понимая, что морально добивает его, она пыталась как-то оправдаться. Но чем дольше говорила, тем спокойнее становился ее голос, тем менее убедительны слова. Так и не дождавшись от мужа ответа, встала, инстинктивно поправила на голове косынку и быстрым шагом, будто опасаясь, что он остановит ее, вышла из палаты.

Под впечатлением этой картины я в тот же день написал письмо Анне… С этой девушкой я познакомился в один из тех редких вечеров, когда на фронте бывает затишье. Играла гармошка. Несколько пар кружились в вальсе. Девушек было мало. И когда она - маленькая, стройная, хрупкая, за что я прозвал ее Кнопкой, - подошла ко мне, видел, какой завистью светились глаза рядом стоящих бойцов.

После танцев проводил ее. Познакомились. Анна честно призналась, что перед самой войной была обручена со своим одноклассником. Готовились к свадьбе. Но завод, где они работали, эвакуировали. Жених уехал вместе с ним. А она осталась. Потому что не могла бросить на произвол судьбы больную мать с малолетними братьями. Потом оказалась на фронте. За все это время не получила от своего возлюбленного ни одной весточки. И не сожалеет об этом. Любовь, если она и была, не прошла проверку временем.

После того вечера наши фронтовые дороги разошлись. А однажды, по воле судьбы и удачи, снова случайно встретились. И мы оба поняли, что хотели бы быть вместе всегда. Переписывались. Письма Анны, к сожалению, затерялись во время скитаний по госпиталям. А она сохранила мои послания все до единого, И теперь, спустя целую вечность, сидя в одиночестве грустными вечерами, понимая, что ее уже никогда не будет рядом, и достаю пожелтевшие от времени листки, и милый образ Кнопки встает передо мной, словно живой...

Не верьте тому, кто говорит, что на войне не до любви. Близость смерти, которая ходит за солдатом буквально по пятам, наоборот, обостряет чувства, бывают такие минуты, когда кажется, за один поцелуй любимой готов отдать даже жизнь...

После ранении я долго не решался написать Анне. Понимая, что в моей судьбе произошел трагический поворот, не находил нужных слов. И вот теперь, убедившись, что не каждая женщина способна на самоотверженный поступок, решил, что не имею морального права привязывать ее к себе, инвалиду. Написал обо всем, как есть. Что тяжело ранен. Что со мной нелегко будет в мирной жизни. И потому я освобождаю ее от клятвы в верности.

Написал. А сам втайне надеялся: если любит - не бросит! И ждал, ждал ответа!..

Надежду на лучший для меня исход давала и еще одна драма, разыгравшаяся на моих глазах, в которой я принял даже некоторое участие.

Рядом со мной лежал тяжелораненый боец, фельдшер пехотной роты, родом из Харькова, Миша Горелик. Он в составе десанта участвовал в танковой атаке. Получил ранения во все конечности, можно сказать, оказался фактически без рук, без ног. В нашу палату часто приходили шефы, среди них была одна женщина, работник облсельхозуправления, которая часто и помногу беседовала с Мишей. Свершилось чудо - вспыхнула любовь, и они решили пожениться. Вы бы видели, каким счастливым вы глядел солдат, когда девушка предложила ему зарегистрировать брак! Но воспротивилось ее начальство. Не знаю, то ли из жалости к ней, желая предостеречь против безрассудного поступка, то ли еще по каким-то причинам, но согласия на брак не дали, мотивируя отказ военным временем. Узнав об этом, я возмутился. Через работника обкома партии, который приходил к нам, попросился на прием к Первому секретарю обкома Жимерину, который, кстати, после войны работал министром электростанций СССР. Он назначил нам встречу, и мы с Мишей - два «героя» на костылях, приехали к нему. Выслушав нас, Жимерин поднял трубку и не только дал нагоняй руководству сельхозуправлеиия, но и распорядился зарегистрировать брак и оказать помощь молодой семье в переезде в Харьков.

Под впечатлением этой романтичной истории я тоже верил в чудо. Когда получил долгожданную весточку, долго не мог разорвать трясущимися