Telegram
Онлайн библиотека бесплатных книг и аудиокниг » Книги » Историческая проза » Том 1. Золотой клюв. На горе Маковце. Повесть о пропавшей улице - Анна Александровна Караваева 📕 - Книга онлайн бесплатно

Книга Том 1. Золотой клюв. На горе Маковце. Повесть о пропавшей улице - Анна Александровна Караваева

84
0
Читать книгу Том 1. Золотой клюв. На горе Маковце. Повесть о пропавшей улице - Анна Александровна Караваева полностью.

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 12 13 14 ... 150
Перейти на страницу:
что беззаконнее сего: солдат не повинуется на ученье начальству оттого, что, изволите видеть, он заме-ерз?.. Зимы у нас здесь прежестокие, но ты, как солдат, должен моление и просьбу покорную изобразить. А он, мерзавец, кидаться на начальника!

Марья Николаевна испуганно вздохнула, покачала локонами:

— Ах, такие страсти! Майор побледнел смертельно от обиды…

Гаврила Семеныч досадливо отмахнулся:

— Не о том ты совсем, мой друг. Майор посердится и перестанет. Но ведь сие на остальных действие пренеприятное производит, ведь рота вмиг весь ранжир свой потеряла… И мой гайдук, глядя на сие, взгляд волчий посылает господину своему. Ныне я ему простил, ибо спокойствием своим весьма дорожу. Н-но на будущее время я запомню!

Горный ревизор снисходительно улыбнулся, щекоча себе щеку веером.

— Я мыслю, вы сейчас, милостивый государь мой, Гаврила Семеныч, со мной согласитесь. Не вспомните ль, я с вами как-то рассуждение имел о заразе якобинского духа?

Марья Николаевна, заткнув уши, воскликнула:

— Ох, якобинцы! Страсти какие!..

— Машенька, за лучшее для тебя сочту в разговорах о политических материях не участвовать.

Гаврила Семеныч пожевал губами и поднял брови.

— Да-а… пожалуй, Владимир Никитич, ваше рассуждение над моим больше силы имеет. Действительно, зараза сия велика и опасна. Я еще понимаю… городское сословие или даже молодежь дворянская может сим учением, по неразумению, увлечься… Но чернь…

— Я вам случай приведу прелюбопытный, сие со мной случилось в Петербурге. Выхожу я из балета, мне карету мою кричат; вдруг слышу разговор в стороне. Две чуйки, верно люди чьи-то, говорят: «А ты слыхал, что французы своему королю голову отрубили, а дворян выгнали?» Меня мороз по коже, понимаете?.. Вот вам и учение якобинства… В том и демонские свойства его, что грамотой и знаниями великими для приятия сего обладать не обязательно.

Гаврила Семеныч аккуратно резал мясо на мелкие кусочки (пуще всего плохого пищеварения боялся) и сокрушенно качал головой.

— Да… да!.. Присовокупить еще к сему Емелькино дело… Придется нам строгими мерами против соглашения черни меж собой бороться.

— A-а!.. рассуждение мое жизнью самой подтверждается. Так-то, добрейший мой Гаврила Семеныч. Солдат по закону наказывается, а ваш гайдук взгляды ужасные безнаказанно мечет. Недаром государь император заразы сей так ревниво остерегается. Верно мой сиятельный дядюшка как-то выразился: хорошо, что для мужика — церквей и попов в избытке, а школ в скудости.

— А ведь верно, любезный мой, верно! Я чаю, дядюшка ваш человек весьма остроумный. Вот относительно сего мудрого замечания о церквах… Ох, все мы способы применяем о насаждении должного духа православия среди крестьян наших заводских[27]. Пастырями мы не богаты, церквами тоже… увы!.. Посему крестьянин наш с самым черствейшим охлаждением к вере в творца относится.

Веринька вздохнула свободнее: разговор переходил на другое. Насильно улыбаясь, она подала сладкое.

Марья Николаевна тут нашла случай вступиться в разговор. Капризно надула губы и, бросив короткий и нежный взгляд на горного ревизора, сказала:

— Я же так умереть могу от скуки от сих страшных разговоров. Ежели тебе, Габриэль, мои чувства безразличны, так, чаятельно мне, наш друг Владимир Никитич внимание мне окажет.

Владимир Никитич в ответ на влюбленный взгляд голубых, тонко подведенных сурьмой, глаз грациозно сделал ручкой.

— В самом деле, Гаврила Семеныч, правило ваше драгоценное не забудьте — за сладостью думать и рассуждать только о приятном. Да и злоупотреблять терпением дамы более нахожу неудобным.

Марья Николаевна, млея сорокалетней, слишком полнокровной страстью и носком туфли нажимая на башмак горного ревизора, полузакрыла голубые, уже отцветающие глаза:

— А-ах, звуков мелодических душа просит, Владимир Никитич, порадуйте нас — вы ведь поэзии знаток отменный!

Гость встал, чуть пошатываясь и щуря посоловелые глаза, поднял стакан с вином:

Вот злато-кипрское вино.

За здравье выпьем светловласных,

Как сердцу сладостно оно

Нам с поцелуем уст прекрасных!

Ты тож, белянка, хороша,

Так поцелуй меня, душа!

Марья Николаевна стыдливо и лукаво опустила голову на грудь: она знала, что ее золотистые волосы еще очень хороши и Владимир Никитич предпочитает ее голову на своем плече видеть не в парике, а в «натуральном виде».

Гаврила же Семеныч сказал влюбленно:

— Анакреон российский! Я чаю, он во многом превосходит западных Пиндаров! А сколько в нем доброжелательности! Я имел случай приятный познакомиться с ним в дни молодости моей. Ах, сколь величав он, певец Фелицы!

Марья Николаевна нетерпеливо дернула плечом, пленительно открытым для горного ревизора:

— Ох, да будет тебе, Гаврила Семеныч! Мемуары разводить вздумал.

Гаврила Семеныч добродушно отмахнулся:

— Замолкаю покорно. Ежели жена цезаря желает, цезарь должен уступить.

Марья Николаевна, как девочка, хлопала в ладоши:

— Еще, еще! Обожаю стихи!

Владимир Никитич поднял на миг глаза к потолку и начал снова:

В графинах вина, пунш, блистая.

То льдом, то искрами манят.

С курильниц благовонья льются.

Плоды среди корзин смеются.

Не смеют слуги и дохнуть;

Тебя стола вкруг ожидая,

Хозяйка статная, младая

Готова руку протянуть.

Он скромно сел, обмахивая веером красное лицо.

Марья Николаевна, отодвигая хрустальную тарелочку с недоеденным мороженым, вскрикнула пылко:

— Ах, сколь прекрасно!

И наградила любовника обещающим взглядом.

Гаврила Семеныч, тайком расстегивая нижнюю пуговицу жилета, блаженно вздохнул:

— О, сколь он нам родной, Гаврила Романыч, наш несравненный пиита!

У двери жалась худенькая девичья фигура с остывающим страхом в синих глазах. Гаврила Семеныч, мельком глянув на бледность девичьего лица, бросил ей недовольно:

— Ну, а ты что? Господи, все дуется, как мышь на крупу.

Вспомнил сегодняшний случай со Степаном, хотел сказать что-то строже и резче, но подумал вдруг, что приглашен сегодня вечером на бостон к обербергмейстеру. У обербергмейстера в карточные вечера чудный пунш и великолепное заливное из нарымской осетрины. Гаврила Семеныч поэтому совсем повеселел и даже затянул дребезжащим баритонцем:

Wer den Rom trinckt,

Der ist immer glücklich[28].

Ремонтных дел мастер Репьев, круглотелый, низенький, точь-в-точь пивной бочонок, в светло-горохового цвета чистеньком меховом архалучке, возмущенно таращил спрятавшиеся в пухлых щеках рысьи глазки и грозно сжимал красный волосатый кулак:

— Ш-ш… вы! Ш-ш… говорю! Сво-ло-очь!.. Жало-биться буду… Чо башками трясете, дьяволы?.. Пойдете вот работать, и все тут… Марш! Ну-кась.

Толпа вдруг грозно застонала. Выбросились вверх десятки темных кулаков, с обветренной, истрескавшейся кожей, где в трещины и ссадины непромывно, черными змейками залегла грязь; закачались взлохмаченные, редко знающие гребень волосы, сивые, совсем седые… В морозном воздухе рвались голоса:

— Дьявол широкопасто-ой!

— Не пойдем на плотину!

— Не пойдем!

1 ... 12 13 14 ... 150
Перейти на страницу:
Комментарии и отзывы (0) к книге "Том 1. Золотой клюв. На горе Маковце. Повесть о пропавшей улице - Анна Александровна Караваева"