Книга Словарь имен собственных - Амели Нотомб

И начался период полнейшего упадка. Школьные неуспехи из просто скверных превратились в катастрофические. Даже репутация гения, сеявшая панику среди учителей, больше не спасала от позора.

Плектруда сжигала за собой мосты: казалось, она откровенно стремится к исключению из школы. С веселым отчаянием она шла напролом, устанавливая рекорды неуспеваемости.

Она несла дикую чушь – не для того, чтобы позлить учителей, просто перестала сдерживать себя. Будь что будет, теперь ей все равно; пускай ее считают тупицей и лентяйкой, отныне она станет говорить лишь то, что подсказывают ей тупость и лень. Она вовсе не стремилась привлекать к себе внимание (хотя, если честно, оно ее радовало), ей хотелось, чтобы ее изгнали, отвергли, выбросили из общества сверстников как инородное тело, да она таким и была.

Одноклассники, разинув рты от восхищения, слушали ее чудовищные ответы – по географии: «Нил берет начало в Средиземном море и никуда не впадает»; по геометрии: «Прямой угол кипит при девяноста градусах»; по грамматике: «Причастие прошедшего времени согласуется с женщинами, если среди них нет мужчин»; по истории: «Людовик XIV стал протестантом, когда женился на Эдите Нантской»; по биологии: «Кошка обладает брачным нюхом и ночным слухом».

Нужно сказать, что девочка разделяла восхищение окружающих. И в самом деле: изрекая всю эту чепуху, она не уставала дивиться бесконечному богатству своего воображения, позволявшего изобретать подобные сюрреалистические перлы.

Что касается других учеников, то они были убеждены, что поведение Плектруды – чистая провокация. Всякий раз, как ее вызывали к доске, одноклассники внимали ей, затаив дыхание и восторгаясь великолепной уверенностью, с какой она отрабатывала свои номера. Они полагали, что она поставила себе целью насмеяться над школьным образованием, и восхищались ее храбростью.

Вскоре ее слава перешагнула пределы класса. На переменах вся школа сбегалась к дверям пятого, желая узнать, «что еще отмочила Плектруда». Ее подвиги у доски передавались из уст в уста, как героический эпос.

И все в один голос твердили:

– Ну, дает! Это уж слишком.

– Ну, ты даешь! Тебе не кажется, что это уж слишком? – спросил Дени, раскрыв ее табель.

– Я больше не хочу ходить в школу, папа. Это не для меня.

– Даже не надейся, и слушать не буду!

– Я хочу быть танцовщицей в Парижской Опере.

Разумеется, Клеманс только этого и ждала.

– Плектруда права! – сказала она.

– Ты еще ее защищаешь?

– Конечно, защищаю! Наша Плектруда – прирожденная балерина. Ей пора всецело посвятить себя танцу. Зачем ей тратить время на какие-то причастия?

И в тот же день Клеманс позвонила в балетное училище при Парижской Опере.

Педагоги балетной школы, где училась Плектруда, с энтузиазмом поддержали эту инициативу:

– Мы очень надеялись, что вы примете такое решение! Она создана для танца!

И выдали родителям рекомендательные письма, в которых о девочке говорилось как о будущей Павловой.

Ее вызвали в Оперу для вступительного экзамена. Клеманс завизжала от восторга, получив это извещение, хотя оно ровно ничего не значило.

В назначенный день мать и дочь сели в пригородный поезд, идущий из предместья в центр города. Когда они подходили к училищу, сердце Клеманс стучало еще сильнее, чем у девочки.

Две недели спустя их известили официальным письмом, что Плектруда принята в училище. Это был счастливейший день для ее матери.

Плектруда знала, что занятия в училище начнутся в сентябре и что ей, как и другим воспитанницам, предстоит жить в интернате. Девочка грезила об этом во сне и наяву. Перед нею открывалось великое будущее.

А пока что был еще апрель. И Дени настоял, чтобы она окончила пятый класс, притом с хорошими отметками.

– Тогда ты сможешь сказать, что сдала экзамены за коллеж.[4]

Девочка сочла эту родительскую уловку смехотворной. Однако из любви к отцу она напрягла все силы и добилась сносных результатов. Теперь все относились к ней вполне доброжелательно.

Вся школа знала, почему Плектруда уходит, и ею гордились. Даже те преподаватели, для которых она была истинным кошмаром, объявляли, что всегда чувствовали «исключительную одаренность» этой девочки.

Классные руководители хвалили ее за обходительность, подавальщицы в столовой – за отсутствие аппетита, учитель физкультуры (предмета, в котором маленькая танцовщица славилась своей неуклюжестью) превозносил ее гибкость и хрупкое сложение; самое удивительное, что те из учеников, кто ненавидел ее еще с приготовительного класса, теперь хвастали дружбой с ней.

Увы, единственный человек, которого Плектруда мечтала поразить своим успехом, ограничился вежливым одобрением. Знай, она Матье Саладена чуть лучше, она бы поняла, отчего его лицо так бесстрастно.

На самом деле он думал: «Черт возьми! Я-то надеялся, что у меня впереди еще целых пять лет, чтобы достичь своей цели. А теперь она уйдет и станет звездой. И я больше никогда не увижу ее, это уж точно. Дружи я с пей раньше, я бы нашел предлог для дальнейших встреч. Но мы никогда не были дружны, – не стану же я кривляться, как эти придурки, которые притворяются, будто обожают ее – теперь, когда узнали, что ее ждет».

И в последний школьный день Матье Саладен холодно попрощался с Плектрудой.

«Хорошо, что я ухожу из коллежа, – вздохнула танцовщица. – Я больше не буду с ним видеться и, может, перестану думать о нем. А ему все равно, есть я или нет».

Этим летом семья никуда не поехала на каникулы: учеба в балетном училище стоила дорого. В квартире непрерывно трезвонил телефон: соседи, родственники, коллеги и знакомые – все напрашивались в гости, все жаждали полюбоваться юной звездой.

– И вдобавок красавица! – восторгались они при виде Плектруды.

А Плектруда не чаяла сбежать в интернат, чтобы избавиться наконец от этих надоедливых зевак.

Стараясь чем-то занять себя, девочка вновь возвращалась мыслями к своей неразделенной любви. Взобравшись на вишню в саду, она обхватывала руками ствол, закрывала глаза, и ей чудилось, будто она обнимает Матье Саладена.

Но стоило ей открыть глаза, как она понимала, насколько все это глупо. В ярости Плектруда говорила себе: «Какое идиотство – дожить до двенадцати с половиной лет и нравиться кому угодно, только не Матье Саладену!»

По ночам, лежа в постели, она выдумывала еще более захватывающие истории: вот, например, ее вместе с Матье Саладеном заключили в бочку и швырнули в Ниагарский водопад. Бочка разбивается об острые утесы, кто-то из них – он или она – ранен или потерял сознание, и второй должен его спасать.