Книга Средневековье в юбке - Екатерина Мишаненкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Добавлю, что именно отсюда, из признания того, что женщина — человек, и выросла церковная позиция по поводу браков и разводов. Всегда и во все времена мужчины и женщины в этом вопросе были абсолютно не равны. Женщина была вещью, передававшейся отцом мужу, и даже в тех случаях, когда у нее были какие-то права в браке, они все равно были гораздо меньше, чем у мужчины. В Раннем Средневековье, до установления христианского брака, светские законы позволяли развод, но список возможных поводов для мужчин был намного больше такого списка для женщин. И только христианство формально их уравняло — и требованием, чтобы при заключении брака обоих спрашивали о согласии, и тем, что лишило права на развод обе стороны. Да, это не соблюдалось, но хотя бы декларировалось, что уже было огромным шагом вперед.
Чему же, а точнее, кому женщины были обязаны таким своеобразным к себе отношением? Это нетрудно понять уже из приведенного выше рассказа Григория Турского. Дело в том, что в христианстве, причем особенно в западном, католическом, есть два непререкаемых авторитета — сам Христос и его мать, Дева Мария. Преклонение перед Богородицей достигало самых фанатичных форм. Простые люди в экстазе припадали к ногам ее статуй, совершали паломничества по всем имеющим к ней отношение святыням, преподносили ей в дар драгоценности, молили ее о заступничестве и благодарили за счастливые события в своей жизни. Поэты слагали о ней стихи и песни, экстатические мистики, особенно вдохновитель Крестовых походов, святой Бернард Клервоский, в своих проповедях находили в Деве Марии объект для излияния своих невыразимых переживаний. Ученые богословы также не остались в стороне, и немало страниц в их трудах посвящено обсуждению различных сторон ее жизни.
Дева Мария почиталась и как мать младенца Иисуса, родившая и выкормившая его, и как мать распятого Спасителя — символ всей вселенской скорби матерей по детям. Она была символическим троном Бога, когда Христа изображали у нее на коленях, и была Царицей Небесной, восседающей на троне рядом со своим взрослым сыном.
Но при этом она, как ни крути, — женщина, и даже самым ярым женоненавистникам из числа теологов приходилось с этим как-то считаться.
Для отцов церкви, особенно в Раннее Средневековье, женщины делились на ужасающих искусительниц и восхитительных девственниц, а иногда совмещали в себе и то, и другое, чем еще больше сбивали целомудренных монахов с толку. И богословы все время находились в раздумьях, как совместить в одной системе ценностей ненавистную им Еву — женщину грешную, сбивающую мужчин с пути истинного, и Марию — символ святости и чистоты. Постепенно это вылилось в идею, что Ева принесла в мир грех, но потом Мария этот грех как бы искупила. Не зря у Данте в раю Ева сидит у ног Девы Марии — в самом центре рая.
Это двойственное отношение к женщине, постоянное балансирование между двумя крайностями, было очень характерно для средневекового мировоззрения. Причем встречается оно не только в трудах богословов. Религиозная литература, придворная куртуазная лирика, рыцарские романы и народные сказки — все было пронизано этой двойственностью. Для средневековой литературы типичны идеальные женские образы — не только сама Дева Мария, но и благородные королевы, стойкие христианские мученицы, верные и преданные жены, терпящие любые обиды от своих мужей, чистые девственницы. О них читали с восхищением, их ставили в пример дочерям. Такие женские образы были важной частью воспитания и формировали в обществе образ женщины, которую следует уважать. Жоффруа де ла Тур-Ландри в своей книге поучений дочерям, завершенной в 1370-х годах, даже писал, что особенно важно, чтобы у злых людей были хорошие жены, тогда святость этих женщин сможет компенсировать грехи их мужей.
С другой стороны, не менее популярны были истории о злых, распутных, подлых и жестоких женщинах, которые чаще всего в конце концов получали заслуженное наказание или хотя бы осуждение. Очень показательно, что в йоркских мистериях об Адаме и Еве первая фраза Адама после того, как он откусил яблоко, перекладывает всю ответственность на Еву: «Увы, что я наделал, какой стыд!.. Ах, Ева, это ты виновата!» Впрочем, Ева была виновата всегда и во всем, и богословы очень любили утверждать, что в душе каждая женщина — Ева и в каждой сидят ее подлые наклонности.
Это двойственное отношение к женщинам — либо святая, либо блудница — было распространено в средневековой культуре, но оно было достаточно гармоничным. Богословы и писатели любили играть на этой двойственности, вплоть до того, что могли возносить хвалу первородному греху, совершенному Евой, потому что именно он вызвал потребность в появлении Девы Марии, как матери того, кто спасет мир от этого греха. Как говорилось в одной старой английской песне: «Если бы яблоко не было сорвано, тогда наша госпожа никогда не стала бы Царицей Небесной. Благословенен будет тот час, когда было сорвано яблоко!
Августин Блаженный писал: «Через женщину — смерть и через женщину — жизнь». Ансельм Кентерберийский заявил еще конкретнее: «Таким образом, женщине не нужно терять надежды на обретение вечного блаженства, памятуя о том, что хотя женщина и стала причиной столь ужасного зла, необходимо было, дабы возвратить им надежду, сделать женщину причиной столь же великого блага».
Опороченные и обожествленные, ругаемые и восхваляемые, проклинаемые, как Ева, и почитаемые, как Дева, средневековые женщины казались отцам церкви полностью приземленными и в то же время совершенно чужими, непонятными и даже возвышенными. Неудивительно, что попытки теологов вписать их в систему христианского мировоззрения были глубоко непоследовательны и противоречивы.
Даже Дева Мария была для богословов очень противоречивой фигурой. Ранние христиане уважали мать Господа, но ее восторженное и фанатичное почитание расцвело все-таки в Высокое Средневековье. Объектом массового поклонения она стала только с XII века.
Мадонна с младенцем на троне, св. Екатерина, св. Варвара и донатор
Но теологов очень смущало то, что Дева Мария была матерью. То есть, с одной стороны, это и есть ее главное достоинство — что она родила Спасителя, но с другой, а как же грустные размышления того же Августина, что «мы рождаемся между мочой и калом»? Хочешь или нет, а Христос родился из того же презираемого богословами места.
Здесь надо опять вспомнить о том, что раннесредневековая христианская церковь единственно возможным путем для истинно верующего считала девственность. Поэтому неудивительно, что женщина для богословов того времени была исключительно раздражающим элементом. Ведь как просто было бы остаться добродетельным, если бы не было женщин, этих адских созданий, порождающих у мужчин греховные мысли. Разумеется, в этих мыслях были виноваты не сами мужчины, искренне мечтавшие о чистоте, а дьявольская женская натура.
