Книга Очень-очень особенный детектив - Ромен Пуэртолас

— Мсье Жюль Верн?

Вот тебе и на! А мои истории со смертью родителей, значит, слишком затейливы для моего компаньона?!

— Собственной персоной.

— Полагаю, славный мальчик — это Гаспар.

«Славный мальчик». У меня такое чувство, что он говорит о собачонке. «Славный песик…»

— Да, это Гаспар.

— Я профессор Дега — фамилия, знаете ли, как у художника. И я руковожу этим заведением уже… Пф-ф… Да неужто я такой старый?

Он смеется собственной шутке. Анри из вежливости подхохатывает. А я — нет: мой предполагаемый IQ девяносто семь не дает мне возможности понимать шутки.

— Познакомьтесь: мадам Постелли и мадам Бацилли — соответственно, заведующая акклиматизацией и составительница лечебных программ. Мы считаем делом чести обеспечить нашим гостям максимальный комфорт.

— Славно, славно.

Если мадам Бацилли — молодая, красивая и соблазнительная женщина, то мадам Постелли — полная ее противоположность. Постелли-Кастрюлли. Мысленно я уже скандирую про себя этот слоган. Желтые как солома волосы падают ей прямо на толстые золотые очки, и одета она как монашка. Не пойму, как такая уродина может помочь здесь освоиться. Скорее сподвигнет взять ноги в руки и убежать от ненормальных и этой злюки.

Профессор Дега подходит ко мне и снисходительно, словно четырехлетнему ребенку, объясняет, что должен чуть-чуть поговорить с моим дядюшкой наедине. Оставляет меня прогуляться по саду и погреться на солнышке, а сам исчезает в доме вместе с Жюлем Верном, сиречь Анри. Женщины, точно эскорт амазонок, торопливо семенят следом за ними.

Я оборачиваюсь и вижу, что я здесь не один. Несколько человек, небольшая группка, подошли ко мне чуть ли не вплотную и уставились, будто я инопланетянин.

Передо мной во всей красе «ничейная земля» человечества — terra incognita, та самая, от которой оберегали меня папа с мамой, от которой всегда держали подальше. Впервые за свои тридцать лет я обнаруживаю, что она существует, а до этого я даже не подозревал, что она есть.

Оказавшись в этом заведении, я чувствую примерно то же, что американские индейцы, загнанные в резервацию, варшавские евреи, запертые в гетто.

Все эти люди похожи на меня. Однако в глубине души я чувствую, что у меня с ними нет ничего общего. Мы разные. И пока я думаю об этом, они обступают меня со всех сторон, глядя широко раскрытыми глазами, точно зомби, готовые меня сожрать.

Всем есть суп!

Вот уже час, как уехал Анри — единственная ниточка, связывавшая меня с внешним миром и свободой. Теперь никто здесь и не подозревает, что я частный детектив под прикрытием. Я тридцатилетний даун с лишней хромосомой, мой IQ чуть больше, чем у того воробья, что сейчас чирикает над моей головой, сидя на ветке.

Слева от меня сидит Лили — тоже даун, у нее облик крошечной девчушки: цветастое платьице, волосы завязаны в хвостики, и она не расстается с тряпичной куклой, у которой нет обеих рук; Лили нежно зовет ее Безручкой. Я едва в обморок не грохнулся, когда узнал, что ей сорок два года. Справа — Рафаэль, но его здесь зовут Селин. Сначала я подумал, что в честь писателя, но оказалось — потому что он всегда ходит с плеером и в наушниках у него Селин Дион. Иногда он роняет ложку и затягивает громким голосом: «My heart will go on». А потом жует себе кусочек хлеба, как будто песню орал не он. Да уж, куда там «Путешествию на край ночи».

Уже 18:00, и мы сели ужинать. Погода стоит теплая, и мы ужинаем во дворе, за большим столом под белым тентом. Здесь все белое за исключением зубов моих сотоварищей и простыней — они желтые или коричневые…

После размещения я обнаружил у себя в комнате упаковку с банным полотенцем и одноразовыми туалетными принадлежностями. Мне показалось, что я в тюрьме. Я никогда там не был, но представил без труда и все время плакал, пока не зазвонил колокол и за мной не пришли звать на ужин.

Я как будто попал в фильм «Пролетая над гнездом кукушки», вот только Джек Николсон был бы здесь топ-моделью.

— Безручка!!!

Я вздрагиваю от неожиданности. Лили уронила куклу и нагибается, чтобы ее поднять. Мальчуган, сидящий с ней рядом, пользуется моментом и заглядывает ей под юбку, любуясь трусиками. Я узнаю, что его зовут Майкл, потому что Лили выпрямляется и орет: «Злюка Майкл, сейчас Безручка надает тебе по морде!» Мальчишка хохочет — он же знает, что у Безручки нет рук и по морде ей надавать нечем. А кукла она или не кукла — это неважно.

Майкл ростом с десятилетнего ребенка, но позднее я узнал, что ему шестьдесят. Рядом с ним я увидел еще одного такого же — это его брат, они близнецы.

За столом нас человек тридцать, персонал перемешан с инвалидами, едим все вместе. Напротив меня сидит парень в белом халате, сухой как крекер, его зовут Саша. Он велит мне есть суп поскорее, а то он остынет. Потом еще принесут курицу с грибами, и тот, кто доест последним, дает фант. Такая здесь традиция.

Я умело изображаю на лице идиотскую улыбку и продолжаю хлебать суп, стараясь хлюпать как можно громче. «Попал в Рим — поступай как римляне». Иными словами, оказавшись в чужом краю, действуй сообразно местным обычаям, приспосабливайся!

До самого конца ужина я не произношу ни слова, и меня ни о чем не спрашивают. Слушаю, наблюдаю. Запоминаю каждое имя, каждую патологию. Не сказал бы, что странностей нет и у персонала. Они есть. И почти у всех. Например, медсестра Софи, прежде чем сделать глоток воды, поворачивает стакан два раза по часовой стрелке, а потом один против и только после этого пьет. И всякий раз так серьезно, как будто сейф открывает. Интересно, она всегда была такой или стала, пообщавшись со здешним народом? Это еще один вопрос, который мне предстоит решить.

Красные носороги

Ночью я думаю о папе с мамой.

Я от них всего-то в нескольких километрах — а ощущение, будто меня выслали в сибирский ГУЛАГ. Все такое другое. Мне даже с трудом верится, что я в родной стране. Должно быть, это оттого, что здесь нет никакой свободы.

Отсутствие свободы вызывает тошноту. Реальную. Светлую часть вечера я провел в туалете. Скрутило желудок. Было страшно, было холодно. Чувствовал себя хомячком, которому вот-вот сделают лоботомию. Чтобы успокоиться, достал чистые тетрадки и начал писать. Меня рвало словами на бумажные квадраты. Я выворачивал боль наружу, пока на странице не осталось ни одного миллиметра белизны. Потом я заснул.

На следующий день мне лучше. Тело приспособилось к новому состоянию. Завтракаю с аппетитом. Даже посмеялся с Марком, ему шестнадцать, он трисомик-диабетик, ему случайно запулили мячом в глаз, и он похож на пирата.

Вокруг меня собралась небольшая компания. Меня как новоприбывшего забрасывают вопросами о внешнем мире, о последних новостях кино, видеоиграх, мобильных телефонах. Языки развязываются. Я сам тут новшество. Новая игрушка.