Книга Битва за Лукоморье. Книга I - Роман Папсуев

Опиры – противники серьезные, с ними держи ухо востро… но чем страшнее нечисть, тем веселее Охотнику.

– Хвастать не косить: спина не болит, – сама выскочила из памяти призабытая было меряновская присказка, – а не отведав добра молодца, нечего хулить его.

– Смотри и думай. – Чернокнижник словно бы стал малость повыше, камень себе под ноги подложил, что ли? – Моих рабов не счесть, а ты – один как перст!

Подобных бахвалов Алёша не любил. Пожав плечами, он неторопливо обвел взглядом чего-то ждущих гулей и, ухмыльнувшись, бросил:

– Твоя правда, урод меченый. Развелось вас тут, плюнуть некуда.

* * *

Вещор по праву гордился своей выдержкой, но нахальный богатырь ударил по больному, и опир сам не понял, как крикнул:

– Взять его!

Собой царевич-колдун овладел быстро, но Охотник за это время успел одним махом снести голову прыгнувшему на него гулю. Дважды мертвое тело рухнуло под ноги замершим перед броском упырям, и те отшатнулись – поняли, что сородичу конец. Трусость давала о себе знать и в присутствии господина, это было вторым унижением, а Вещор еще не спросил за первое. «Урод меченый…» Он ненавидел изуродовавшую его лоб руну, но Тьма неумолима. Она метит своих избранников, и не китежанскому дикарю над этим смеяться!

– Взять моего нового раба, – повторный приказ был в должной мере презрителен и равнодушен, а хлестанувшей гулей волшебной плети смертный видеть не мог, да и не до того ему стало.

Ужас перед господином перебил страх перед Охотником, и нечисть бросилась в бой. На открытом месте богатырь вряд ли бы отбил даже первую волну, но вставшего на обломках китежанина оставалось брать лишь в лоб, и было это непросто. Вещор с вновь закипающей злостью следил, как негодяй орудует своим мечом, вроде и неторопливо… но вот располовиненный гуль валится на своего безголового предшественника, следующий остается без руки, еще один подпрыгивает в надежде стянуть богатыря вниз, к себе… Свист клинка, отшатнувшееся тело. Голова на месте, только морды больше нет. Сбоку, пользуясь тем, что враг занят, подбираются сразу трое упырей, широкий мах щита, и сбитые с ног недотепы отлетают на вновь оробевших сородичей.

– Ну как, ушастые? – смеется со своих камней китежанин. – Взяли?

Гули мнутся, медлят, ну и ничтожные же создания! Насмешник ждет, невольно позволяя разглядеть свой меч, довольно-таки причудливый – со скошенным острием и рукоятью, напоминающей символ защиты души. Подобных царевич-опир не видел ни у деда, ни в Громовых Палатах. Что ж, китежанский трофей будет неплохо смотреться на стене будущего дворца, настоящего, величественного, не чета Огнегоровым норам… но передышке конец. Из лаза копной темноты неторопливо выплывает дородный стрига. Занятый парой вертких гулей богатырь новой угрозы не замечает, сейчас щупальца обхватят, спеленают ноги, и дело сделано.

– Живым, – холодно напоминает Вещор.

Он хочет увидеть страх в этих дерзких глазах, и он увидит! Уже совсем скоро. Щупальца стриги стремительны. Так нападают змеи южных земель, свиваются в кольцо и бросаются вперед. От них увернется разве что прыгучая степная рысь, но не человек. Щупальца рвутся к добыче и… врезаются в ловко подставленный щит! Стрига не отступает и тут же атакует вновь, со всей силы, догадавшись избрать своей целью окованные железом доски. До Вещора доносятся грохот и треск – доски не выдержали – всё, богатырь без защиты!

Обломки летят в морду подвернувшемуся гулю, и недотепа остается без глаза. Не беда, главное, стрига может бить без помех, и щупальца устремляются вперед, но их перечеркивает светлая полоса. Отсеченные от тела безголовые змеи, еще пытаясь извиваться, валятся к сапогам Охотника, а лишившийся «рук» стрига в растерянности замирает. Новый взмах меча – разрубленная надвое туша рушится вниз и лопается, растекаясь слизью, а китежанин продолжает орудовать своим клинком. И издеваться.

– Ну и клопов же ты наплодил… Уродище… Задохнуться можно…

Он без устали крутит и вертит мечом, будто окружив себя вторым, поблескивающим полупрозрачным щитом, и понукаемые Вещором гули падают вокруг дерзкого Охотника… Очередной упир, с уже хорошо заметным гребнем – кто-то из самых первых – отшатывается, половины черепа как не бывало.

– Эй, чернокнижник! Сам-то ты где? Не удрал еще?

Четверо гулей, мелко тряся ушастыми головами, пятятся назад. Они больше не хотят, они боятся… Ничего, пойдут!

– Меч взять не хочешь, морда меченая? – орет на все Укрытие подлец, рубя тянущиеся к нему руки. – Или не обучен? Зря… Оно полезно… А порой и… весело…

Все повторялось. Ночь колыхалась мертвой зыбью, упыри лезли вперед и гибли. Возле камней, на которых дрался китежанин, росла гора падали, но сам Охотник все еще был неуязвим. Для нежити.

Опир опустил глаза, творя заклятие, однако битва все равно отвлекала, не давая сосредоточиться на плетении чар, даже самых простых, вроде плети для упиров. Чернокнижники потому так и зовутся, что творить сильную волшбу без книги им трудно, а Вещор к тому же был в ярости. То, что сперва казалось немыслимой удачей, все отчетливей оборачивалось провалом, который не простят ни сморчок Огнегор, ни владычица Тьма. Потерять две дюжины гулей и стригу, да еще накануне выступления! Такое не скроешь, единственный выход – привести вместо них укодлака, пусть и с попорченной шкурой, и уже неважно как!

А кстати, как? Раскрыть книгу и отвлечься, оставив упырей без присмотра? Чтобы Охотник, расшвыряв разом утратившую пыл нежить, захватил врасплох в самый разгар заклятия? Сколько опытных чародеев погибло, не завершив своей последней волшбы! Нет, так рисковать он не готов. Что ж, обстоятельства оказались сильнее намерений.

Царевич-опир с ненавистью глянул на фигуру с мечом и прошипел:

– Убейте его!

* * *

Бой длился и длился, а упыри никак не заканчивались. Сосчитать навалившуюся на него нечисть у Алёши не выходило, но он точно положил больше, чем видел днем. Дикие гули вели себя как и положено тупым тварям: клацая зубами, лезли под меч, но как же их было много! А ведь обычно опир довольствуется от силы десятком гулей-рабов, а диких и вовсе при себе не держит, не говоря уж про стриг.

– Слушай, урод, а зачем тебе столько? Жрешь ты их, что ли?

Урод безмолвствовал, может, колдовал? Впрочем, забот лишившемуся щита китежанину хватало и без него. Теперь Алёше приходилось больше изворачиваться и еще быстрее работать мечом, держа тварей на расстоянии. Зато высвободилась левая рука, чем богатырь не преминул воспользоваться. Один из гулей, подобравшись слева, прыгнул чуть выше остальных, и Алёша, не раздумывая, со всей силы саданул кулаком снизу вверх по оскаленной морде, попав прямо под подбородок. Раздался хруст костей и треск разрываемой кожи, башка твари отлетела назад, закувыркалась, брызгая тухлой мертвой кровью, а безголовое тело рухнуло под ноги не столь бойким гадам. Те уже привычно отшатнулись, так что Охотник успел бросить взгляд на возвышение, где укрывался опир, и никого не увидел. Эх, жаль, не дошло вогнать уроду меж глаз метательный нож, пока он токовал! Сейчас уже поздно… Не достать, да и гули пошли вразнос.