Книга Иннис. Последняя из хранителей - К. Т. Рин

– Как твоя нога? – спросила она.

Я пожала плечами.

– Лучше.

Мама медленно кивнула и о чем-то задумалась.

– Лия, – сказала она тихо и чуть хрипло, – так получилось, что… Прости, но мы не сможем отпраздновать твой день рождения сегодня.

Мама бросила на меня быстрый взгляд в ожидании реакции, но я лишь недоуменно смотрела на нее. День рождения был единственным днем в году, когда мне разрешалось свободно бродить по особняку. Рэй только приехал, и я так мечтала, что мое восемнадцатилетие мы отметим втроем.

– Вульфус сегодня устраивает прием по случаю возвращения сына. Он пригласил всех членов Совета с семьями, и, сама понимаешь, нельзя, чтобы они тебя видели.

– Но…

– Мы отпразднуем в другой день. Испечем торт, как в прошлом году.

Я радостно закивала, забыв о том, что хотела сказать. Мне было абсолютно не важно, в какой именно день праздновать, если у меня будут свобода и Рэй. Мама все еще выглядела виноватой, и я вдруг почувствовала беспокойство.

– Я готова в любой день, главное чтобы Рэй пришел. Мы ведь позовем Рэя, правда?

Я пристально смотрела на нее. Мама закусила губу и покачала головой.

– Нет, Лия. Вульфус запретил вам приближаться друг к другу, помнишь?

Я думала, что она шутит. Не может быть, чтобы они всерьез считали, что могут так просто решить нашу судьбу. Я растерянно развела руками, не зная, какой из очевидных доводов привести.

– Но ведь прошло столько времени… – сказала я наконец.

Мама взяла меня за руку и наклонилась ближе.

– Лия, послушай меня. Я приду к тебе завтра, и мы отметим твой день рождения вдвоем.

Мне хотелось кричать. Хотелось встать и разбить что-нибудь, швырнуть поднос с завтраком об стену, создать больше пятен: красных, синих, зеленых – пусть они заполонят все вокруг, пусть сольются в одно сплошное разноцветное пятно. Хотелось выпрыгнуть из окна и убежать куда-нибудь далеко… Может быть, навсегда. Я сглотнула.

– Я не хочу… – как можно спокойней сказала я, хотя слезы обвили мое горло. – Не буду праздновать.

Мама молчала. Сосновая ветка застыла над подоконником. Стрелки часов надрывно тикали.

– Как хочешь, – сказала она наконец.

Я думала, что она сразу уйдет, но она не шевелилась. Ее губы были белыми, как в тот день, когда мы в последний раз гуляли в саду нашего дома. Я почти ничего не помнила из той жизни: ни сад, ни дом, ни отца… Странно думать, что у меня когда-то все это было. Что-то по-настоящему мое.

– Если бы папа был жив, он бы этого не допустил, – сказала я.

Слова, которые крутились у меня в голове почти всю жизнь. Они были легче воздуха, и я не могла понять, почему не получалось произнести их раньше.

– Ты ничего не знаешь, – глухо отозвалась мама. Она сильно побледнела и, казалось, могла в любой момент потерять сознание. Я вдруг испугалась за нее. Мне стало ее жаль, и захотелось прекратить ссору, обняться, но слов было уже не остановить.

– Может, потому что ты мне ничего не рассказываешь?

Прозвучало слишком колко. Я могла поклясться, что мама еле заметно вздрогнула. Она долго смотрела на меня, потом на свои руки.

– Хорошо, пойдем, – сказала она.

– Куда?

– Пойдем.

Она встала и потянула меня за локоть. Дверь в мою комнату открывалась только снаружи, поэтому мама всегда носила в кармане ключ. Повернув его в замке, она вытащила меня в коридор и повела за собой, так крепко сжимая мое запястье, что было немного больно. Еле поспевая за ней, я пыталась вырвать руку, но ее пальцы словно окаменели. Я не могла понять, специально ли она так вцепилась в меня или сама того не замечала, погрузившись в свои мысли. Судя по ее отсутствующему взгляду – скорее второе.

Я была в носках, и ноги постоянно скользили по полу. Попадавшиеся нам на пути слуги вопросительно смотрели на меня, потом на нее, но, казалось, мама ничего не замечала. Они неодобрительно хмыкали, а я лишь пожимала плечами.

Мы шли в ее спальню. Я уже бывала там в те далекие, кажущиеся теперь вымыслом, дни, когда Вульфус разрешал мне выходить из заточения. Тогда я проводила много времени у мамы, в ее светлой, всегда пахнущей цветами комнате. Наши спальни были одного размера, но моя мрачная полупустая темница казалась мне холодной и бесконечной, а в ее уютной спальне всегда было тепло и интересно. Я могла часами разглядывать круглые узоры на ее сиреневом покрывале, пушистые ворсинки на ее ковре – в нем так приятно утопали ноги, особенно в прохладные дни. У нее был туалетный столик со всевозможной косметикой – баночки и тюбики, которые мне нравилось открывать и нюхать. Там же на столике в высокой стеклянной вазе стоял красивый цветок на длинном стебле, у которого тут и там распускались лепестки. Он был мягким на ощупь, словно живой, но не увядал.

Когда мы вошли, мне стало легче от одного только воздуха в ее комнате. Я все еще злилась – на Вульфуса, на Совет, на весь мир, но только не на нее. Мамочка моя, как мне хотелось броситься к ней, уткнуться мокрым от слез лицом в ее живот, почувствовать, как он еле заметно вздымается и опускается, и плакать все тише и тише, пока она гладит меня по голове.

Она присела на кровать, достала что-то из-под подушки и молча протянула мне. Я ахнула.

– Это была ты!

Она держала в руках «Историю Совета» – книгу Рэя, которую я принесла с собой из-под ивы.

– Лия, нельзя совершать такие необдуманные поступки. В этом мире ничего не дается просто так, понимаешь? У всего есть последствия!

Я ничего не отвечала, лишь наблюдала, как ворсинки ее ковра обволакивали мои ступни. Мама вздохнула.

– Я устала просить тебя. Что бы я тебе ни говорила, ты все делаешь наоборот. Стоило ли так рисковать ради этой книги? Скажи мне, стоило?

Я молчала.

– Бери, читай, – сказала мама.

Я осторожно взяла книгу и виновато взглянула на маму, борясь с порывом тут же рассмотреть фотографию отца.

– Читай, – вновь сказала мама. – У нас мало времени.

Я недоуменно посмотрела на нее.

– Скоро прибудут гости, – пояснила она.

Я почувствовала, как негодование снова поднимается в груди, но подавила его. Мама права, кричать и ссориться бесполезно. Лучше потратить оставшееся время с пользой.

Его портрет был на первой же странице. Олен Зорт – основатель Совета. Редкие седые волосы, сдвинутые брови, глубокая морщина на переносице. Тусклые глаза неопределенного оттенка, нос с горбинкой, губы очень тонкие, их почти не видно. Густая длинная борода.

– А как он выглядел в молодости? – спросила я.

Мама пожала плечами.

– Я не знаю. Когда я вышла за него, он уже был стариком.