Книга 28 сантиметров счастья - Анна Шварц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хватит трепаться, — рычит он своему цепному псу, — выметайся. Оставь нас наедине.
Я с неким облегчением выдыхаю, когда маньяк, едва слышно цыкнув, покидает комнату, подмигнув мне напоследок. Градус напряжения становится чуть ниже. У Садаева не настолько мерзкая аура. Рядом с ним не чувствуешь себя так, будто тебя пихнули в яму с шевелящимися червяками и тараканами.
Возле Садаева я всего лишь ощущаю себя кормом для диких животных. Привлекательной отбивной, которая валяется посреди джунглей. И у меня снова начинает крутить живот.
— Можно мне в туалет? — вырывается у меня стоном. Мне необходимо снова проверить — все ли там в порядке, да и, честно говоря, мне уже охота просто сходить в туалет.
— Тебе можно только слушать и отвечать на вопросы, — обрывает меня Рустам, а я ерзаю по полу, пытаясь убрать неприятное ощущение, — давай, вещай, девочка. Если думаешь, что я тебя пальцем не трону, узнав, кто ты — ошибаешься.
Я растерянно моргаю в ответ.
— Что вещать?
— Не прикидывайся. Что за хрень — дочка богатого папаши попадает мне в постель в наркотическом угаре, как последняя шлюха? Залетает и не хочет делать аборт… бабки мои тебе явно не нужны.
Он садится на стул напротив и вытягивает длинные ноги, положив одну на другую. Я рассматриваю его и молчу, потому что отвечать на подобные оскорбления не собираюсь, а объяснять, что творилось у меня в семье — тем более. Как только Садаев поймет, что меня никто не собирается защищать или спасать, то он снова будет относиться ко мне, как к мусору. Пусть лучше думает, что за дочь олигарха ему оторвут голову. Пусть погадает подольше, какого черта тут происходит. Я буду тогда жить хреново, но жить.
Рустам уже успел переодеться в темную водолазку, которая круто обтягивает его рельеф мышц. Мужик он, зараза, до боли в глазах. Вот конкретный такой мужик, эталонный. Хоть в рекламе всяких мужских бритв снимай. И в конце рекламы он этой бритвой прикончит режиссера — есть в нем что-то капитально зверское, помимо мужского.
Почему, стоит мне только посмотреть на него, как мозг мобилизирует все ресурсы, пытаясь вспомнить, как мы провели ночь? Я настолько теряюсь в этой мысли, что не замечаю, как мы с Рустамом уже несколько минут пялимся друг на друга. И я делаю это совершенно открыто. Смотрю ему в глаза, думая, что ж он там вытворял со мной в постели, и насколько это было ужасно.
Садаев неожиданно встает, развязывает меня, и не успеваю я обрадоваться, что он решил-таки сжалиться надо мной, как он рывком поднимает руку, сжимая концы моих пут. Они больно натягиваются и мне приходится встать на цыпочки. Даже так я едва достаю ему до подбородка. Я едва балансирую, переминаясь, пока он держит меня, как добычу, попавшую в силки, и оценивает.
— Я смотрю, ты просто жрешь меня взглядом, — жестко произносит он, — хочешь повторить ту ночь?
— Нет, нет, — испуганно произношу я, — я просто задумалась!
Он перекидывает конец веревки на одну из перекладин шведской стенки и неожиданно подтягивает меня. Теперь я глупо болтаю ногами в воздухе, зато почти напротив его лица. Вот только рукам больно. Очень больно.
— Долго ты так провисишь, принцесска? — интересуется Садаев, — вряд ли выдержишь больше десяти минут. Еще раз — давай выкладывай всё. У меня уже шаблоны в башке трещат. Не сходится твой образ и поведение с образом дочки магната. Зачем сбежала от папаши? Чувствую я, где-то меня ты наебываешь.
— Я знаю, в чем вы меня подозреваете! — восклицаю я в отчаянии, потому что знаю — я и трех минут так не продержусь, — думаете, что мой отец заказал вашего брата, но это не так! Иначе бы я не предлагала отдать вам пистолет, когда аборт будет поздно делать!
— Я подозреваю каждую собаку, сука, — рычит он мне в лицо, и я в страхе зажмуриваюсь. Может ли он меня ударить? Или вообще избить? Мне кажется, что один его удар — и я разлечусь на кусочки. Он меня пока не тронул, если, конечно, не считать его тягу к связыванию, но мало ли, — давай выкладывай всё. Убеди меня и, может, я тебе дам отсрочку.
— Я правда сбежала, — выдавливаю я, — не могу рассказать, почему. И не видела отца и мать пять лет. Есть на это свои причины, личные! Аборт я не делаю по тем же причинам! У меня принципы. Забеременей я от любого другого человека — и все равно не сделала бы аборт.
Закончив, я с шумом выдыхаю, глядя в лицо напротив. Садаев смотрит на меня с плохо скрываемым отвращением, словно я сделала что-то мерзкое и противное. Не уверена, что он мне поверил.
Он неожиданно затягивает узел на перекладине шведской стенки, оставив меня снова стоять на цыпочках, а потом я чувствую его ладони на груди. Не успеваю я удивиться, как слышу треск ткани и взвизгиваю. Он рвет на мне футболку.
— Не надо!
— Что ты визжишь, как девственница? Мы с тобой вроде уже трахались, — интересуется Садаев, отбрасывая куски ткани в сторону, а я покрываюсь мурашками. То ли от холода, то ли от страха. Но мне кажется, будто в помещении стало мертвецки холодно. Его шершавая и грубая ладонь ощупывает мне спину, а потом я чувствую, как он хватает меня за застежку лифчика. Что-то промычав невнятное от ужаса, я пинаю его прямо между ног.
Жаль только, что он успевает среагировать быстрее. Он блокирует мою коленку и тут же хватает за горло, чуть сжав.
— Еще раз такое отмочишь — сделаю больно. Ясно?
— Ясно, — хриплю я, — не надо меня насиловать.
— Нахер ты мне нужна…
— Зачем тогда трогаете?!
— Не визжи, — он смотрит меня тяжелым взглядом, — прослушку ищу. Не дергайся.
«Но у меня нет прослушки» — проносится мысль в голове, а я униженно чувствую, как он продолжает меня раздевать. Как его горячие, по сравнению с моей кожей, руки продолжают сдирать грубо с меня одежду, перетряхивая ее и ощупывая мое тело. Я зажмуриваюсь. Честно говоря, я готова терпеть многое. Только бы не возвращаться домой.
Хотя, я очень боюсь, что его заведет вид моего голого тела, и он что-нибудь со мной сделает. Несмотря на то, что ощупывает он меня достаточно меланхолично, раздевая, не задерживаясь ни на одной части тела. И впрямь проводит обыск. В конце концов на мне не остается ровно никакой одежды. Становится сильно прохладно.
Больше его руки ко мне не прикасаются, а спустя несколько минут, пока я так и стою, замерев, я слышу щелчок металлической крышки от бутылки и тихое «пшш». Растерянно открыв глаза, я замечаю Садаева, который сидит на стуле с бутылкой минералки и рассматривает мое голое тело. В его взгляде темнеет что-то жуткое. Мне казалось, мужчина должен смотреть на голую девушку с каким-то восторгом и трепетом, но этих эмоций в глазах Садаева нет. Ни капли. Мне даже становится страшно от его взгляда.