Книга Чайная роза - Дженнифер Доннелли

Падди с отсутствующим взглядом взял кружку и сделал глоток.

«Наверное, чай давно остыл. Нужно подлить ему свежего и зажарить еще один тост», — подумала Фиона, но не сделала ни того ни другого.

— Священник послал в Дублин за моей тетей. Она приехала через два дня, которые мы прожили у Макгуайров. Мою мать и младенца похоронили в день ее приезда. Я все хорошо помню. Открытый гроб, мессу, то, как мать опускали в могилу, а рядом с ней клали маленький деревянный ящик с телом моего крошечного брата. На погосте я не пролил ни слезинки. Я думал… — Внезапно Падди горько рассмеялся. — Я думал, что они видят меня, хотел быть храбрым и нарочно не плакал, чтобы они гордились мной.

На следующий день священник похоронил моего отца… если это можно назвать похоронами. Я видел, как моего па зарыли на заросшем чертополохом пустыре у подножия скалы, с которой он спрыгнул. И тут, детка, прости меня Господь, слезы пришли ко мне. Я стоял, плакал и думал, почему его не похоронили рядом с матерью. И Шоном Джозефом. Я ничего не понимал. Никто не сказал мне, что церковь не позволяет хоронить самоубийц в освященной земле. Я думал только об одном: он будет лежать здесь и не слышать ничего, кроме плеска волн. Ему будет так холодно… так одиноко… без мамы… — На полных боли глазах Падди проступили слезы и покатились по щекам. Он наклонил голову и заплакал.

— Ох, папа! — борясь с собственными слезами, воскликнула Фиона, опустилась на колени и положила голову ему на плечо. — Не плачь, па… — прошептала она. — Не плачь…

— Этот чертов священник не имел права так поступать. Никакого права, — хрипло сказал отец. — Мои родители были святыми людьми. Куда более святыми, чем этот несчастный ублюдок и его несчастная церковь.

Душа Фионы изнывала от жалости к маленькому мальчику, которым когда-то был ее па. До сих пор ей не доводилось видеть отца плачущим. Правда, во время долгих и тяжелых родов Эйлин и Сими его глаза подозрительно блестели. И во время двух выкидышей, случившихся до рождения Сими. Теперь она понимала почему. И почему, в отличие от всех остальных отцов, во время родов жены он никогда не ходил в пивную.

Падди поднял голову, вытер глаза тыльной стороной ладони и сказал:

— Извини, Фи. Похоже, пиво ударило мне в голову.

— Все в порядке, па, — с облегчением убедившись, что он перестал плакать, сказала Фиона и снова села на стул.

— Понимаешь, Фиона, я рассказал тебе это не просто так. Когда я стал старше и обдумал случившееся, то решил, что если бы не этот священник, мои родители были бы живы. Если бы этот индюк не велел повивальной бабке спасать ребенка, моя ма была бы жива, а па не сделал бы то, что он сделал. Я думаю так до сих пор. И именно поэтому не хожу в церковь.

Фиона кивнула, соглашаясь с отцом.

— Конечно, твоей матери это не по душе, — сказал Падди, разговаривая со своей старшей дочерью как с равной. — Поэтому тебе лучше помалкивать. Церковь значит для нее слишком много.

— Да, па.

Конечно, она будет помалкивать. Мать была очень набожной, никогда не пропускала мессу и читала молитвы утром и вечером. Верила, что священники безупречны, что они несут слово Божье и близки к Господу. До сих пор Фиона не задумывалась над подобными вопросами. С таким же успехом можно было просить небо или солнце подтвердить существование Всевышнего.

— Па… — нерешительно начала девушка. Ей в голову пришла пугающая мысль.

— Да, Фи?

— Священники и церковь тебе не нравятся, но в Бога ты веришь, правда?

Падди задумался, а потом ответил:

— Детка, знаешь, во что я верю? В то, что из трех фунтов мяса можно сварить очень хорошую похлебку. — Увидев, что дочь захлопала глазами, он хмыкнул. — А еще верю, что тебе пора спать, малышка. Иначе завтра ты уснешь на работе. Так что ступай в постель. Чайную посуду я уберу сам.

В постель Фионе не хотелось. Отец должен был объяснить, при чем тут три фунта мяса, но он уже взял заварной чайник и выглядел слишком усталым для продолжения разговора. Она поцеловала Падди, пожелала ему спокойной ночи и вернулась в постель.

Уснула девушка быстро, но спала плохо. Она все время ворочалась; Фионе раз за разом снилось, что она бежит на мессу, опаздывая в церковь Святого Патрика. Дверь неизменно оказывается запертой. Она обегает храм, кричит под окнами и просит впустить ее. Потом возвращается к двери, стучит в нее кулаками, пока те не начинают кровоточить. Внезапно дверь со скрипом открывается, и на пороге появляется отец Диген с большим металлическим сосудом. Она лезет в карман юбки, достает четки и отдает их священнику. Он протягивает ей сосуд, пятится и запирает за собой дверь. Сосуд тяжелый; приходится напрягать все силы, чтобы спуститься с ним по церковной лестнице. У подножия Фиона ставит его и снимает крышку. В лицо ударяют клубы пара, благоухающего вареной бараниной, морковью и картошкой. Сосуд полон похлебки.

Глава третья

Когда Дэви О’Нил шел за Томасом Карреном на пристань Оливера, плотный густой туман окутывал газовые фонари на Хай-стрит, отчего складывалось впечатление, что они горят вполнакала. Ходить на пристань в такую ночь было опасно; один неверный шаг, человек упадет в реку, и этого никто не услышит. Но Дэви был готов рискнуть. У мастера была для него работа. Небольшие сверхурочные. Перенести краденый товар, не иначе. Душа у О’Нила к этому не лежала, но выбора не было. Лиззи болела, и деньги требовались позарез.

Каррен закрыл за ними боковую дверь и зажег фонарь, осветивший дорожку от штабелей деревянных чайных ящиков к двери, открывавшейся на реку. Вновь выйдя из помещения, Дэви увидел, что туман полностью окутал Темзу и накрыл большую часть пристаней. Интересно, как кто-то сумеет найти «Оливер» в этой мгле, не говоря о том, чтобы подплыть к причалу и разгрузиться? Он молча стоял несколько секунд, ожидая указаний Каррена, но мастер молчал. Только оперся о дверь и зажег сигарету. Глядя на него, Дэви понял, что если бы он захотел уйти, то просто не смог бы этого сделать; Каррен перекрывал путь к отступлению. От этой мысли ему стало неуютно.

— Кто-то должен прийти, мистер Каррен? — спросил он.

Каррен покачал головой.

— Может быть, мне выйти и глянуть?

— Нет.

Дэви неловко улыбнулся;

— Тогда что мне делать?

— Отвечать на вопросы, мистер О’Нил, — прозвучало у него за спиной.

Дэви испуганно оглянулся, но никого не увидел. Казалось, голос доносился прямо из тумана. Он ждал, надеясь услышать шаги, но не слышал ничего, кроме ударов волн в сваи.

Встревоженный О’Нил снова повернулся к Каррену:

— Мистер Каррен… сэр… Что происходит? Я…

— Дэви, позволь представить тебя твоему работодателю. — Каррен кивком показал направо. Дэви посмотрел туда же и увидел вышедшего из тумана хорошо сложенного мужчину среднего роста. У него были темные волосы, зачесанные набок, низкий лоб и черные глаза хищника. Дэви решил, что ему немного за сорок. Мужчина был одет как джентльмен: черное кашемировое пальто, костюм из тонкого серого сукна, массивные золотые часы с цепочкой. Но в самом человеке не было ничего от джентльмена. Выражение его лица говорило о сдерживаемой жестокости и тщательно скрываемой страсти к насилию.