Книга Гость внутри - Алексей Гравицкий

– Ну ты даешь! – рассмеялся Яловегин. – Знаешь, на сколько ты ему сдуру брякнул? Считай, что премиальные у тебя в кармане.

– Виталь?

– Ау?

– За что эти деньги? Что было в том пакете, который я передал Шныре?

– А ты не знаешь? – хитро сощурился Виталик. – И в пакет ты не заглядывал?

– Ну, заглядывал. Там спортивный костюм лежал, а в него завернуто что-то было. Что?

– Тебе оно надо? Твое дело пакет передать, денежку получить и отвалить. Куда ты лезешь, Бляев?

– Куда хочу, туда лезу, – довольно грубо отозвался Алексей, чувствуя, что его снова начинает нести, как тогда с родителями. – Я имею право знать, что я сегодня таскал с собой через весь город.

– Имеешь. Ну, хорошо, – кивнул Яловегин. – А сам ты не догадываешься?

– Нет.

– Дурь ты таскал.

– Наркотики?! – Алексей почувствовал, как внутри его все рушится, осыпается куда-то с громким треском. – Ты что, торгуешь наркотиками?

– А что в этом такого? – удивился Виталий. Торговать можно чем угодно. Закон рынка: спрос рождает предложение. А здесь самый спрос. И вещи это не дешевые, так что заработать можно очень даже ничего. Я же не заставляю их жрать это все. Я только даю им такую возможность. А уж выбор человек делает сам.

Беляев вскинулся, подскочил, чувствуя, как краснеет лицо, горят уши, то ли от стыда, то ли от гнева.

– Ты заставил меня принимать участие в торговле наркотиками! Ты…

– Почему заставил? Ты сам пришел и попросил дать тебе работу. Тебе деньги нужны?

– Деньги?! – Алексей полез в карман и вытащил оттуда полученные утром деньги и ключи. – Забирай! Я не буду торговать этим и не желаю иметь с тобой никакого дела.

– Бляев, остынь. Потом приползешь, самому неприятно будет назад проситься.

– Я не буду! – рявкнул Алексей и бросился к двери. – Слышишь, никогда не буду!

Когда Беляев с грохотом захлопнул за собой дверь, Виталик подошел к окну, чтобы посмотреть вслед Алексею.

– Будешь, – произнес он грустно. – Теперь уже будешь, Лешенька. Потому как деваться тебе некуда.

6

Петр Зарубин. Москва. Много лет назад

Дул ветер. Почему-то в этом районе всегда дует ветер. Я шел к метро. Было уже далеко не лето. Ветер тоже особенной теплотой и лаской не отличался, иле-вался холодными колючками, что впивались в лицо и тут же таяли. И несмотря на это, мне было душно.

Именно тогда я понял, что мне все время душно. Душно в этом районе, душно на этой улице. И дело не в местности, когда спущусь в метро и поеду к центру, мне все равно будет душно…

Вагон мерзко покачивало, до тошноты. Я расстегнул куртку, распахнул полы, стянул шарф, что пестрой веревкой обвил шею. Душно. Дернул галстук – ненавижу галстуки! Расстегнул верхнюю пуговицу у сорочки, затем еще одну. Бабка с непомерно огромной сумкой сидит напротив, косится, как на восьмое чудо света.

Душно! Срываю галстук вовсе, сую в карман. Пытаюсь расстегнуть пиджак – не выходит. Я дергаю ткань, с мясом вырываю пуговицу, кругляшок пластмассы отлетает в сторону, падает, катится… Бабка смотрит с злобой, презрением. Я чувствую, что сейчас начнет громогласно вспоминать, какие люди были в ее время и какая нынче молодежь пошла. Ненавижу бабок! От них мне тоже душно. Только теперь понимаю, что душно мне в этом городе.

Он давит, не дает вздохнуть. Он забирается в легкие смогом и гарью, парами бензина и вонью брошенных на асфальт бомжей. Он мозолит глаза бесконечными толпами, качающимися в такт непонятно чему телесами, несущимися в никуда машинами. Он давит мегатоннами рекламы, объявлений, нелепых выкриков. Он норовит испачкать, задушить суетливой ложью, бегущим лицемерием, чехардой грязи бесчеловечных человеческих отношений.

Мне душно! Душно!

Тогда я сбежал в другой город – не помогло. Я пошел пешком по деревням – духота мегаполиса сменилась духотой деревни. Эта не стягивала шею галстуком, а нежно тянула запахом навоза, сена и закономерной безысходности.

Да, безысходность! Тогда с одним мужиком пили. Не помню где. Кажется под Ростовом, совсем рядом с городом. Там даже газ протянут был. И как его звали? Миша? Гриша? Нет, вроде все же Миша. Дядя Миша из Парижа. Почему из Парижа? Видимо, я тогда так шутил.

– Ты, паря, не прав, – сказал он, ткнув пустым стаканом в стол.

– Почему это? – пьяно возмутился я.

– Ты говоришь, что от духоты бежишь, что душит тебя что-то.

– Или кто-то, – кивнул я.

– Не важно, – отмахнулся дядя Миша. – Не важно. Знаю я, от кого ты бежишь. Вот это важно!

– От кого?

– Давай выпьем.

– Давай.

И выпили. Дядя Миша из Парижа замолчал. Надолго замолчал.

– Так от кого? – не выдержал я. – От кого я бегу? Кто меня душит?

– Сам, – грустно произнес он, прикрывая глаза.

– Что?!

– От себя ты бежишь. Сам ты себя душишь. Старая это история, паря. Все бегают. Только вот пока никто не сбежал. Так-то.

В глазах потемнело. Рука сама вцепилась в столешницу.

– Открой окно, – прохрипел я.

– Зачем?

– Мне душно…

А потом я все-таки напился. Дядя Миша… Да, все же его звали Мишей. Так он отрубился довольно быстро, а я, хоть и был пьян, заснуть не смог. Зато я смог встать, пойти на кухню и открыть вентиль у замырзаной газовой плитки. Мне помнится, я кричал что-то:

– Не смог? Ты говоришь, что еще никто не смог убежать? Смотри, я смогу сделать то, чего не смог никто. Я…

Я ждал, что наконец пропадет удушье. Но оно не исчезло, зато в легких навсегда остался запах газовой плиты, вонь газа. А еще в памяти остался образ дяди…иши из Парижа. Как же все-таки его звали? Не важно, он умер раньше меня. Тихо, во сне. Он так и не узнал, что вырвало его из объятий так горячо любимой им жизни.

А я так и не узнал, что такое жизнь без постоянного ощущения духоты. Я очень хотел, чтобы не было душно, я мечтал о глотке свежего воздуха. Я не получил его. Вместо него пришла еще более жуткая, сводящая с ума духота. Духота без конца и края…

7

Алексей Беляев. 23 года. Воспоминания

– А-а-а, Лелик!

Мужика в байкерском прикиде, распахнувшего дверь, звали Гариком. То ли на самом деле, то ли кликуха такая – Беляев не знал, и это его не трогало. Алексей приносил сюда товар и получал за него деньги. Сегодня это был уже седьмой заход, и Гарик вел себя довольно свободно, совсем не так, как в первый приход. Тогда он смотрел на Лешу настороженно, ловил взгляды, движения и недомолвки. Сейчас же Гарик принял его совершенно по-свойски.