Книга Смерть под маской - Сьюзен Хилл

Как мне передать вам страх, который наводило то место? Узенькая темная лавка в одном из бесчисленных проулков, сильно вытянутая. Стены увешаны костюмами, масками и шляпами, традиционными для карнавалов и балов в Венеции, однако в них не было ничего приятного, красивого или забавного, напротив — все они казались мне зловещими и странными. Можно было облачиться в наряд льющего слезы еврея, сатира, мясника, короля со скипетром или мужчины с обезьянкой на плече; одеться крестьянской девушкой, уличным буяном или встать на ходули; изобразить из себя Панталоне, Пульчинеллу, а то и чумного лекаря. У меня, как у женщины, выбора было меньше. Лоренс хотел видеть на мне шелк, кружево и тафту и усыпанную драгоценностями маску, однако я предпочла одеться крестьянской девушкой, которая несет в корзинке ребенка: никак не могла превозмочь себя и предпочесть наряд поискуснее, хотя все же вынуждена была взять маску на украшенной лентами рукоятке. Лоренс выбрал большой черный плащ, шляпу-треуголку и черную маску, покрытую перламутровыми пуговками. И еще длинные блестящие сапоги. Он был увлечен, возбужден, словно ребенок, собирающийся на праздник. Видеть его было невыносимо: меня к тому времени уже лихорадило от страха. Я не могла сдержать приступов внезапной дрожи, лицо мое смертельно побледнело. Я молилась, чтобы все это началось и кончилось поскорее: почему-то была уверена, что сразу после этого пропадут все мои страхи.

Ночь выдалась жаркая, и меня мутило от запаха загаженных каналов, чьи черные тинистые воды, казалось мне, полнились всеми нечистотами и мусором города. Пахло пережженным маслом и дымом от ракет, от уличных ларьков с едой несло пригоревшим мясом и странными пряностями. Бальный зал в палаццо был битком набит галдящими людьми, мне чудилось нечто зловещее в невозможности увидеть лица, понять, старые или молодые перед тобой и даже мужчина это или женщина. Но еды и питья было вдоволь, каждый сам выбирал себе по вкусу, и я немного подкрепилась, поев фруктов, цукатов и выпив какого-то шипучего вина. Потом мы танцевали с Лоренсом, и вечер стал казаться если и не очень приятным, то по крайней мере не таким пугающим, как я опасалась. Время шло.

Я уже почти развеселилась, почти успокоилась, когда объявили, что мы покидаем палаццо и выходим на улицы, чтобы в сопровождении примкнувших прохожих пройтись по площадям под вспышки ракет и под взглядами жителей, смотрящих изо всех окон. Очевидно, так полагалось. Люди толпами ринулись вон: спешка, общая сумятица, во время которой меня оттерли от мужа. Вместе с другими бражниками я неслась вперед рядом с Пульчинеллой, священником и злой старой ведьмой; мы потоком низверглись по широкой лестнице и выплеснулись наружу. Горели факелы. Я и сейчас их вижу — оранжевые и дымящиеся на фоне ночного неба. Вам эта сцена тоже знакома, доктор Пармиттер. Вы ее видели достаточно часто. Свет, пляшущий на темной воде. Гондолы в ожидании. Толпы, напирающие сзади. Маски. Сверкающие глаза. Свет в окнах домов вдоль Большого канала. Вы все это видели.

Случившееся потом для меня до сих пор невероятно, и я едва могу говорить об этом. Не обращайте внимания. Любой находящийся в здравом уме так бы и сделал. Я бы точно не поверила. Да я и не верю. Но знаю, что это правда.

Мы стояли рядом с палаццо на причальной площадке. Часть толпы уже оказалась по ту сторону канала: мы слышали смех и крики. Люди высовывались из окон, смотрели вниз. Гондолы стояли цепочкой, ожидая своей очереди перевезти нас по каналу к основанию моста Риалто… время от времени они сталкивались, начинали качаться как сумасшедшие, и огни фонарей мельтешили в бурлящей воде так, что подступала тошнота. Я стояла в трех-четырех шагах от Лоренса, как вдруг меня окликнули. Естественно, я повернула голову, хотя услышала свою прежнюю, девичью, фамилию. Кому здесь знать ее? Голос донесся из-за спины, но, оглянувшись, я не увидела знакомых: некоторые уже сняли маски, но их лица были мне неизвестны. И вдруг я заметила не лицо, а всего лишь глаза той, кого узнала. Глаза Клариссы Виго, смотрящие из-под шелковой маски с серебряными бусинами под большим султаном из белых перьев. Как могла я узнать? Я узнала.

Я попыталась пробиться сквозь давку на причальную площадку, чтобы подобраться к ней поближе, но толпа напирала и мне пришлось отступить, иначе бы меня сбили с ног. Когда я снова посмотрела на то место, женщина в белой маске уже пропала.

Кричали гондольеры, вода плескалась о деревянную площадку, а кто-то старательно усаживал меня в лодку. Одна я бы, естественно, не села и отправилась бы только вместе со своим мужем, а если честно, то предпочла бы вовсе не садиться в гондолу и скользить по темной зловещей воде. Я отступила назад и принялась разыскивать Лоренса, сначала на площадке, потом вдоль улицы, где теснились дома, и наконец перешла узкий мостик, ведший на какую-то площадь. Бражники остались далеко, я даже не слышала их теперь, а мощенная булыжником площадь тонула в полной темноте. Я вернулась назад, охваченная тревогой. Лоренса не было на причальной площадке, а я знала, что без меня он никогда не переправился бы через канал. И я решила возвратиться в палаццо и поискать его там. Мне было страшно, в горле пересохло. Я видела эту женщину, слышала, как она шепнула мое имя. И эта ночь, и это место повергали меня в ужас.

Но, пытаясь пробиться к открытым дверям палаццо, я расслышала позади себя какую-то суматоху, потом крик. Меня звал мой муж, но я никогда не слышала у него такого голоса. В нем звучала тревога… нет, ужас, жуткий страх. Я рванулась вперед и сумела прорваться к краю деревянного причала. Последняя гондола, полная бражников, удалялась по воде, и я напрасно ждала, не мелькнет ли среди них мой муж. Почти все разошлись. Немногие оставшиеся явно колебались, стоит ли садиться в последнюю гондолу, если она вдруг приплывет. Я вернулась в палаццо. Громадные залы были пусты, и лишь несколько слуг занимались уборкой после празднества. Я не знала итальянского, но все же спросила одного, второго, третьего, не видели ли они моего мужа. Слуги улыбались, разводили руками, но ничего не понимали. Я нашла свою накидку и ушла. Обежав несколько кварталов, я примчалась на главную площадь, спеша, как обезумевшее животное, и выкрикивая имя Лоренса. Вокруг — никого. Лежавший в проулке попрошайка рыкнул на меня, пес облаял и лязгнул зубами. До гостиницы я добралась, уже совсем потеряв голову, и все-таки надеялась, что существует вполне невинное объяснение и Лоренс уже здесь и ждет. Но его не было. Я переполошила всю гостиницу и так убивалась, что хозяин сначала заставил меня глотнуть бренди и только потом вызвал полицию.

Лоренса так и не нашли. Я задержалась в Венеции на шестнадцать дней дольше даты нашего предполагавшегося отъезда. Полиция произвела поиски как нельзя более тщательно, но ничего не удалось выяснить. Никто его не видел, никто больше не слышал его голоса в тот последний раз. Пришли к заключению, что он случайно упал в канал и утонул, но тела так и не обнаружили. Вода его не вынесла. Он попросту исчез.

Я возвратилась домой. Домой? Вот в этот громадный, пустой, безрадостный особняк? Увы, да: то был мой дом.

Горе мое было столь велико, что я заболела, и недели две-три врачи опасались за мою жизнь. Я почти ничего не помню из того ужасного времени, но порой, в лихорадочных снах, мне слышалось, как кричит мой муж, и казалось, он совсем рядом — стоит только протянуть руку, и я его спасу. И все это время что-то мелькало в моем сознании, а потом ускользало от понимания, — так порой не можешь вспомнить чье-то имя. Сквозь лихорадочный бред и ночные кошмары ко мне пытались пробиться эти непостижимые сведения, эти знания… даже не знаю, что это было такое.