Книга Унижение России. Брест, Версаль, Мюнхен - Анатолий Уткин

Делегаты конференции еще раз пошли на поводу у американцев: они осудили установление границ посредством силовых действий и указали, что насильственное самоутверждение ослабит, а не усилит позиции этих стран на мирной конференции.

Итак, три силы обозначились как препятствия для дипломатии Вильсона: Англия и доминионы спешили поделить германское и турецкое наследство; Франция — демобилизовать Германию, нейтрализовать ее военную промышленность и осуществлять над ней контроль; малые страны стремились определить себя в максимальном территориальном объеме. Пока союзники еще не создали антиамериканского фронта на самой конференции — это было чревато взрывом, опасностью раскола с непредсказуемыми последствиями. Но пресса европейских стран не была столь же сдержанна, а президент Вильсон всегда был чувствителен к общественному мнению.

Тон, вполне понятно, задали французские газеты, за годы войны попавшие под контроль правительства. Пресса стала открыто преподносить столкновение мнений на конференции как разброд. Каждый инцидент использовался французской прессой для осмеяния президента. Для верующего пресвитерианина подвергаться преследованиям значит быть увенчанным славой. Всякая оппозиция рассматривается им как возможность борьбы за право, ниспосланное богом. Но спокойные насмешки доводят пресвитериан до бешенства. Газеты утверждали, что Вильсон не симпатизирует Франции, что он пренебрегает нуждами малых стран. Это по существу. А по стилю его стали изображать лунатиком, несколько комической и донкихотской фигурой. Наиболее серьезные обвинения журналистов сводились к тому, что лидер страны, последней вступившей в мировую схватку, пытается лишить такие страны, как Франция, плодов их победы.

Смирение никогда не было отличительным качеством Вильсона. Профессору Раппарду он прямо сказал, что французская пресса не свободна и что французское правительство столь же бюрократично, как и прусское. Один из французских издателей передал Вильсону тайные инструкции правительства Франции прессе: 1) подчеркивать факты республиканской оппозиции Вильсону в Америке; 2) подчеркивать состояние хаоса в России и необходимость союзной интервенции; 3) убеждать читателя в способности Германии платить большие репарации.

10 февраля Вильсон поручил своему врачу Грейсону намекнуть знакомым американским журналистам, что продолжение антиамериканской кампании во французской прессе может заставить американское руководство потребовать переноса работы конференции в одну из нейтральных стран. Такая реакция была симптомом, Вильсон начал перенапрягать свои физические возможности. Он работал иногда по восемнадцать часов в сутки. Напряжение стало сказываться в еще большей подозрительности. В письме симпатичному ему Н. Бейкеру Вильсон пишет, что «трудности нахождения из многообразных подходов единой модели» приводят его в отчаяние. Никакие уговоры взять день отдыха не имели успеха. Президент утверждал, что конференция и без того движется слишком медленно.

Мобилизовав всю свою гибкость, Вильсон постарался улучшить свои отношения с французской прессой. Когда Ллойд Джордж в очередной раз упомянул, что лично он видел свидетельства страданий Франции, президент Вильсон вместе с супругой отправился в Северную Францию. Поездка не послужила делу американо-французского сближения. Подача этого визита в печати расходится: одну историю рассказывают французы, другую — американцы. Ценность визита Вильсона в разоренные области остается спорной. Президент жаловался, что был отрезан от контактов с людьми. Французов же шокировало его холодное безразличие.

Недалек от оценок, даваемых французской прессой, был и Лансинг. Он в целом иначе смотрел на стоящие перед американцами проблемы. На очередном заседании американской делегации Лансинг предложил быстро заключить мир и оставить экспертов вырабатывать детали соглашения о международной организации. Получив весьма нелюбезный отказ, Лансинг ответил тем, что повторил свое предложение на заседании «Совета десяти», где Вильсон не мог обращаться с ним с лаконичной простотой на виду у своих партнеров по переговорам. Неожиданное предложение Лансинга снимало страх европейцев перед американским опекунством, оно поворачивало их в сторону традиционного дележа добычи, поэтому предложение было принято сочувственно. Вильсон поступил в этой неожиданной ситуации максимально дипломатично. Он попросил Лансинга изложить свои идеи в виде проекта резолюции и, разумеется, не принял этого проекта, молча загубив всю затею.

В эти тяжелые для Вильсона дни ему явно не хватало Хауза, который был долгое время болен и только позднее смог подключить свой изощренный ум к затянувшейся дипломатической игре. План Хауза был таков: воспользоваться поддержкой идеи создания Лиги Наций английскими сторонниками во главе с лордом Сесилем, склонить на свою сторону Ллойд Джорджа, через него вовлечь итальянского премьера Орландо — и оставшимся французам ничего не оставалось бы, как примкнуть. Надо ли говорить, что жизнь, как обычно, оказалась богаче, чем эта схема. Да и, собственно, не в схеме уже было дело. Идея Лиги Наций, вернее, ее смысла, роли и функций постепенно под давлением обстоятельств (и союзников) теряла первоначальный характер американского варианта для Европы.

Видя сложность противостояния Вильсону в открытую, вожди Антанты решили изменить не Вильсона, а его план: они сконцентрировались не на противодействии Лиге Наций, а на придании ей желаемого им вида. В конце концов не Лига, а конкретика новых границ больше волновала союзников на этой мирной конференции. Согласие с идеей Лиги стало как бы авансом, платой за поддержку американской стороной той или иной претензии союзников. Первым это понял Клемансо, за ним последовали другие. Итальянский премьер-министр Орландо на встрече с Вильсоном 30 января 1919 г. сразу же оговорил, что поддерживает идею создания международной организации, и тут же перешел к более существенным для итальянцев вопросам о границах на Адриатическом побережье. Таким образом, столь привлекательно видевшаяся из Вашингтона задача создания контролируемой международной организации в реалиях переговоров отошла на задний план. А спорные вопросы территориальных претензий вышли вперед.

Один из решающих шагов от абстракции к реальности (от «гранитных» основ к скользкой почве текущего дня) Вильсон сделал тогда же, 30 января, когда в ответ на благожелательные слова Орландо фактически пообещал ему помощь в овладении Трентино. Обратим внимание на этот эпизод. Девятый пункт программы Вильсона говорил о праве населения на самоопределение, а теперь одним жестом Вильсон фактически присоединился к столь обличаемому им Лондонскому тайному договору, дававшему Италии права на Трентино. А что он получил взамен? Признаваемый незначительной группой стран устав Лиги Наций. Работа над уставом велась наиболее интенсивно между 3 и 13 февраля (десять встреч), поскольку Вильсон подстегнул работу своим решением отбыть в США 14 февраля. Работу осуществляла Комиссия по Лиге Наций, состоявшая из пятнадцати человек (по два от великих держав плюс пятеро от малых стран). Вильсон полагал, что устав должен быть выработан за закрытыми дверями и уже готовым и санкционированным будет изложен публике.

Напряжение этих дней было велико. Если «Совет десяти» заседал в утренние часы, то комиссия — в вечерние. Вильсон был здесь энергичен как никогда. Речь шла о главном детище его политической жизни. Но все больше и чаще на пути возникали совершенно не предвиденные им препятствия.