Книга Боль - Ольга Богуславская

На протяжении полувека к адвокату Буниной приезжали люди, отбывшие срок в колонии. И жили у неё дома. Годами. Просто много лет назад она сделала открытие...

Из дневника Буниной:

"Я родилась 12 июня 1924 года в Москве. Мои родители прожили вместе почти 60 лет и, насколько я помню, ни разу не поссорились, хотя были очень разными людьми. Меня никогда в жизни никто не наказывал, и я не помню, чтобы отец или мать повысили на меня голос. В 14 лет я прочла "Педагогическую поэму" Макаренко, которую до сих пор помню почти наизусть. Это решило мою судьбу. Скрывая свою мечту от всех и ни с кем не посоветовавшись, я решила, что для работы в колонии с заключенными надо закончить юридический институт. Уже на втором курсе я увлеклась судьбами осужденных подростков, втягивала их в свой дом, устраивала их жизни.

Со своим мужем, актером Леней Буниным, я прожила 38 лет. Он не любил мою профессию, но никогда мне этого не показывал. Он безусловно страдал от того, что я ездила по колониям, проводила там свои отпуска, привозила оттуда вшей, а наш дом был открыт для многократно судимых людей. Леня скрывал свою неприязнь к ним, так как сам был стопроцентно честным человеком. Он видел, что я этим живу, и помогал мне".

- Светлана Михайловна, вы и в самом деле считаете, что любого человека из тех, кто совершил преступление и отбыл наказание, можно вернуть в нормальную человеческую жизнь?

- Я не теоретик, но могу сказать только одно: из ста процентов здоровых людей девяносто девять можно поставить на ноги. Но это практически невозможно. Потому что с каждым нужно возиться как с ребенком, индивидуально и не покладая рук. Его нужно ввести в свой дом, приблизить к себе, к своей семье, он должен начать вас уважать, и вы должны его уважать, и без этого ничего не получится.

- А потерпевшие, вы про них когда-нибудь думали?

- В моем понимании, человек, совершивший преступление, он тоже потерпевший. Потому что судьба ли свела его с такой жизнью, сам ли он сорвался, семья ли у него такая - но ведь он не знает радости жизни. У меня происходит раздел между преступником и его преступлением. Наверное, потому, что я его вижу в тот момент, когда топор, пистолет или нож у него уже отобрали и он для меня разоружен.

- Так как же это произошло в первый раз?

- Первым был Коля. Я увидела его в зале суда на Ленин-градском шоссе, суд назывался Никольский кирпичный завод. Я в этом зале сидела просто так, ждала судью и краем уха слушала, что говорит обвиняемый. Ему было лет двадцать, и он произвел на меня впечатление тем, что отказался назвать своих сообщников. Он и ещё двое малолеток напали на кассира прямо на улице. И судье, и позже мне он объяснил, что не называет их потому, что они несудимые и им очень мало лет. Сам он в этом возрасте попал в колонию и стал бандитом. Он так и сказал: "Мне хватило трех лет". И он сказал, что не хочет, чтобы этих ребят постигла его судьба. Я присутствовала на приговоре, а он был страшный: пятнадцать лет. Судья куда-то ушел, не дождавшись, пока за обвиняемым придет машина. В то время я была заведующей юридической консультацией, которая находилась в этом же здании, только с другой стороны. И я предложила всем пойти ко мне в консультацию, дала одному из конвойных денег, чтобы купил чего-нибудь поесть, и мы все, вместе с Колей, перебрались в комнату с незарешеченным окном, которая, собственно, и была консультацией. Пришла машина. Я протянула Коле руку: до свидания, а он ответил: прощайте, и в то же мгновение прыгнул в окно и побежал по Ленинградскому шоссе. Был декабрь, это я точно помню, а Коля был в тоненькой телогреечке и очень легких туфлях. Я босиком выпрыгнула за Колей на улицу, прямо в снег. Короче говоря, мы оказались на Ленинградском шоссе в таком порядке: впереди Коля, потом я, за мной конвойный Саша Куперин. В какой-то момент Коля обернулся и увидел, что конвойный пытается столкнуть меня в кювет. Он остановился, почему-то расстегнул телогрейку и крикнул Куперину: "Стреляй, падла, в грудь!" И я кинулась на этого Куперина, буквально на шею, чтобы он не стрелял. Он вынужден был стрелять из-под меня, и попал Коле в ногу.

Потом я сама себе оформила поручение на его защиту и пришла к нему в тюрьму. Потом был суд в связи с побегом, он уехал в колонию, и я стала получать от него письма с одним-единственным вопросом: вам-то зачем все это надо?

Переписка у нас с ним была замечательная. Он писал очень интересные письма. Он много читал, занимался английским. Я перепечатала его письма, собрала кучу подписей в его защиту - помню точно, что были подписи Евтушенко и Бориса Полевого, и обратилась в Президиум Верховного суда с просьбой о снижении 15-летнего срока наполовину. Ему снизили срок до 3 лет!

Короче говоря, он был передан мне на поруки и приехал ко мне без права прописки в Москве. Я встретила его на вокзале, и он сразу объявил мне, что намерен поступать в технический институт. У него была лагерная десятилетка, и он не знал ничего. Он не отличал физику от химии. И мы с мужем наняли педагогов, чтобы они с ним занимались.

- А жил-то он где?

- С нами, в нашей комнате в коммуналке, где было 27 любимых соседей. Он спал посреди комнаты на раскладушке, за шкафом спала дочка, и в этой же комнате спали мы с Буниным. Мой друг подарил Коле часы - первые в его жизни. И возникала проблема: куда класть их на ночь? На стул нельзя - вдруг кто-нибудь сядет. На стол - он далеко от раскладушки. Бунин придумал вешать их на перекладину раскладушки.

Ему безумно нравилось то, что он может открывать ключами дверь квартиры. Ему нравилось, что кто раньше придет, тот готовит ужин. Ему нравилось, что позже к брелочку с ключом от квартиры прибавился ключ от моей машины. Хотя водить он не умел и до сих пор не научился...

- Он поступил в институт?

- Поступил. И кандидатскую диссертацию защитил. Женился.

- Сколько же Коля у вас жил?

- Год, я думаю. Мы очень дружим.

- Светлана Михайловна, а вы что, в самом деле считаете, что человека, который убил ребенка, чтобы удовлетворить свою похоть, - что такую "биологическую массу" тоже можно очеловечить?

- Нет, потому что он ненормальный. Это не значит, что невменяемый. Но он ненормальный - в моем понимании. А с ненормальными людьми сделать практически ничего нельзя.

- Светлана Михайловна, много писем вы получали?

- Я получала до 80 писем в день. Иногда писали: Москва, адвокату Буниной - и такие доходили. Их разбирал мой старенький папа, раскладывал на кучки: кому-то надо отправить папиросы, кому-то книжки, а кому-то ответить.

- А как вообще родители относились к вашему "хобби"?

- Очень поддерживали. И когда на лето снимали дачу, квартиру они оставляли только на моих "клиентов" - чтобы охраняли от воров.

- Кстати, о воровстве. Можно ли полностью избавить человека от этого недуга? Есть такое понятие: динамический стереотип...

- У нас очень долго жил человек, назовем его Сашей. Он боялся выходить на улицу, потому что боялся своровать.