Книга Сказание о Старом Урале - Павел Северный

Приказав полотерам до блеска натереть паркет в зальце, Демидов поднялся в прежнюю опочивальню Сусанны. Пустая, она показалась очень большой и просторной. Обратил внимание на персидский ковер, не снятый со стены. Удивился, что раньше из-за полога кровати не замечал такого красивого узора. Пусть этот ковер положат отныне на пол в новой спальне. Он погладил упругую ткань, с удовольствием ощутил прикосновение к пушистому ворсу, но неожиданно почувствовал под ковром пустоту. Он надавил сильнее, отогнул край ковра и заметил дверь. Весь похолодев, Демидов сорвал ковер со стены. Крикнул не своим голосом:

– Самойлыч!

Вбежавшего слугу он грубо схватил за руку:

– Куда эта дверь?

– Не ведаю, Акинфий Никитич! Мало ли у нас в доме дверей! Не извольте сами ручки свои марать. Дозвольте, пыль сперва сотру!

Но Акинфий, не взвидев света, тряс старика за плечи.

– Свечей! И вон отсюда! Стой у дверей, чтобы никто не входил. Змеи вы все, а не слуги.

Самойлыч чуть не ползком выскользнул из опочивальни, тотчас же вернулся с шандалом. И когда Демидов шагнул со свечой за таинственную дверь, верный Самойлыч, поминутно крестясь, остался перед дверями опустевшей спальни...

Вымокнув под дождем, Демидов вернулся в дом из парка. Бледный, страшный, молча прошел во французскую комнату. Только увидев в зеркале свое отражение, он заметил, что все еще держит в руке шандал с потухшей свечой. Он с яростью хватил шандалом по зеркалу. Осколки разбитого стекла брызнули во все стороны. Из комнаты испуганно шарахнулись полотеры. В исступлении Демидов крошил и остальную мебель в комнате. Топтал хрупкие ножки стульев, расшвырял с постели одеяла и подушки, сорвал полог, разбил десятки ваз и фарфоровых статуэток, свалил туалетное трюмо... Учинив этот разгром, пустился бегом к малахитовой лестнице и ринулся вниз, в подземелье, рискуя сломать себе шею на крутых ступенях.

Новые, недавно смененные свечи в канделябре успели сгореть только наполовину. Тюрьма Сусанны теперь показалась Демидову недостаточно мрачной.

Сама она лежала лицом к стене, но, услышав непривычно тяжелую поступь Акинфия, обернулась и замерла в испуге, так он был страшен в приступе ярости. Будто не человек, а медведь с Сычевой заимки шел к ней на задних лапах. Женщина быстро села на соломе, а он, не мигая, как филин, уставился на узницу.

Она первая нарушила зловещее молчание:

– Явился, наконец. Давно ждала, когда приканчивать придешь.

От этих слов Демидов попятился. В мерцающем свете он вдруг заметил, что в черных волосах Сусанны появилась седина. Властное и капризное выражение ее лица вдруг исказилось страхом. Ее внезапно осенила страшная догадка о причине его исступленного гнева. Она поняла, что погибла бесповоротно. На миг прижала в ужасе ладони к губам. Глядя ему в глаза, прошептала:

– Нашел?

– Думала, не догадаюсь? Стало быть, по этой лестнице к тебе Прокоп хаживал?

Женщина вся сжалась в комок на соломе, уже потеряв всякую надежду на избавление, отказалась от борьбы за жизнь и теперь просто смеялась над ним, беспощадно и злорадно.

– Отвечай, змея!

Сусанна смеялась все громче.

– Замолчи! Дьяволица... Сына приманила?

Она, все еще сжатая в комок, прикрыла юбкой ноги и скрестила руки.

– Что ж! Ходил твой сынок ко мне. Всякую ночь без тебя в дверь, а при тебе – по тайному ходу. Помнишь, когда ломился ко мне? Он за дверью стоял и небось на помощь пришел бы, если бы папаша вовсе озверел!

– Бежала к нему? К Прокопу?

– Да на что он мне? На волю от вас обоих убегала. Сынок не умнее отца оказался. Не смог вырвать меня из твоих лап. А уж вырвалась бы, ты, Демидов, молиться бы научился сызнова! Скакал бы передо мной на одной ножке. Шутом бы вертелся. Задаривал меня за молчание всем, что ни пожелаю. Немало мне про тебя известно. Порассказала бы кое-кому в столице, как ты под косой башней рублики чеканишь. До самого Бирона довела бы меня красота, а уж он-то мастер таким, как ты, лапы скручивать. На цепи бы тебе, как бешеному псу, сидеть. Растащил бы Бирон по камешку все твое богатство. Вот какая Сусанна! Вот что надумала с тобой сотворить, вырвавшись на свободу.

– Где драгоценности, кои дарил тебе?

– Прокоп увез. Растрясет, верно, на подарки столичным полюбовницам. При мне только остатки.

Сусанна стала срывать спрятанный под грудью узелок.

– Лови. Подавись ими!

Она вскочила с постели, но от слабости споткнулась и упала на короб с серебром. Сорвала с себя узелок, швырнула под ноги Демидову.

– Дьявол ты в облике человечьем!

– Погоди, Сусаннушка! Скажи, что по злобе на себя наговорила. Скажи, что насчет Прокопа солгала.

– Не лгала. Раньше лгала, а сейчас правду высказываю. Полюбовником мне был твой сын. Обоих обманывала, только ума не хватило от вас убежать. Голова моя огнем горит. Палит меня ненависть к тебе.

– Сусанна!

Демидов вдруг опустился на колени, охватил руками ее ноги и прижался к ним головой.

– Целовать опять начнешь? Стосковался? Целуй, целуй, но помни, что и Прокопом я вся целована. Обоих вас кляня, на волю рвалась. Пожить хотелось на свободе. Птицей вольной полетать по родной земле. Теперь загрызай скорей, волк!

– Не тревожься! Не посмею тебя обидеть. Все простил. Только успокой насчет Прокопа. Не надо мне никакой правды. Одна ты нужна.

– Испугался правды? На колени она тебя поставила?

– Не надо кричать, голубушка. Успокойся! Опять вместе будем. Лучше прежнего заживем.

– Душегуб проклятый!

– Не проклинай! Не кляни, Сусаннушка! Замолчи! Замолчи!

Демидов зажал Сусанне рот. Пытаясь освободиться, она снова упала на короб с серебром. Чтобы унять ее, Демидов всей тяжестью собственного тела прижал женщину к коробу. Та извивалась, пыталась ударить его, задыхалась и уже хрипела.

– Говорю, утихомирься! Покорись! Простил тебя! Слышишь?!

Он сам хорошенько не сознавал, что руки его сошлись под ее подбородком.

Она затихала и реже вздрагивала, а Демидов, сам близкий к обмороку, в беспамятстве все сильнее и судорожнее сводил руки.

– Вот и хорошо. Утихла... Не надо правды. Только оставайся со мной.

Рука Сусанны повисла плетью.

– Нельзя тебе, Сусаннушка, одной без меня по земле ходить.

Демидов очнулся от острой боли в сведенных пальцах... Даже разжать их сразу не мог. А разжавши, увидел их отпечатки на женской шее. Женщина не двигалась. В остановившемся взгляде не было жизни. Только тогда он понял, что задушил ее.

Он приподнял было ее страшно отяжелевшее тело, но не удержал. Оно выскользнуло из его рук и упало на пол.