Книга За пригоршню чар - Ким Харрисон

Все хорошо, — откликнулся он, сжимая статуэтку.Сердитый голос был совершенно не такой, как у Ника. Я не сдержала смущеннойулыбки, вспомнив, как меня так же доставала Айви. Желудок опять сжался.

Я не собиралась спрашивать о твоем самочувствии, —сказала я, перебирая амулеты у себя на шее. Один от боли — боль от удара приаварии он не перекроет, — второй для того, чтобы сберечь голову от сотрясения.Питер отказался от обоих.

Я опять посмотрела в зеркало убедиться, что Айви с Дженксомна месте.

— Фары включить не надо? — спросила я. Это нашзаранее оговоренный сигнал был, что все отменяется. Мне хотелось, чтобы онсказал «надо». Не хотела я это делать. М не сейчас казалось не важно, что будетсо статуей. Другое дело — Питер. Мы можем что-то другое придумать.

— Нет.

С его стороны светило закатное солнце, я прищурилась.

— Питер…

— Я уже все слышал, — сказал он хрипло, не меняянапряженной позы. — Не надо, прошу. Все сводится в итоге к одному: яумираю. Умираю давно и мучительно. Жить я прекратил три года назад, когдамедицина и магия оказались бессильны, и боль постепенно отобрала все. От меняничего не осталось, одна только боль. Я два года продержался только на мысли,что желать избавиться от боли — трусливо, но сейчас и это не помогает.

Я на него глянула и вздрогнула, увидев вместо него Ника — состиснутыми зубами и жесткими карими глазами. Слова прозвучали так, словно он нев первый раз их говорил. Под моим взглядом он расслабил плечи, отпустил ручкудвери.

— Нечестно по отношению к Одри так тянуть, —сказал он. — Она заслуживает сильного друга, способного встать рядом,способного укус за укусом встретить ее страсть, которую она так хочет мне показать.

Не могла я пропустить это мимо ушей.

А стать нежитью — это честно? — Он опять стиснулзубы. — Питер, я видела неживых. Это будешь не ты!

Да знаю! — воскликнул он, потом добавил тише: — Знаю,но ничего другого я ей предложить уже не могу.

Под колесами гулко загудел воздух, перекрыв шум мотора — мыпроезжали первые решетчатые пролеты, установленные для облегчения конструкции.

— Она знает, что это буду не я, — спокойнымголосом сказал Питер.

Он вроде был настроен говорить, и я хотела послушать. Должнабыла.

Он поймал мой взгляд и улыбнулся испуганной мальчишескойулыбкой.

Она говорит, что это неважно. Когда-то я танцевал с такойстрастью, что сводил ее с ума. Я хочу танцевать с ней снова. Я ее вспомню.Вспомню нашу любовь.

Но не почувствуешь, — прошептала я.

Она будет любить за нас двоих, — твердо сказал Питер,глядя на проплывающий мост. — А со временем я научусь ей подыгрывать.

Ошибаешься.

Питер… — Я потянулась включить фары, но он остановилменя, взяв за руку дрожащими пальцами.

Нет, — сказал он. — Я уже мертв. Ты помогаешь мнетолько измениться.

Я ему не верила. Не хотела верить.

— Питер, ты еще так много не пробовал. Ты долженпопытаться. Каждый день появляются новые лекарства. Я даже знаю, кто тебепоможет.

Трент, — подумала я, и сама себя выругала. Что это япридумала?

— Я пробовал все, — тихо сказал Питер. — Легальноеи нет. Слышал все уверения, верил обещаниям, пока впереди не осталось ничего,только смерть. Меня переставляют с места на место, как настольную лампу.Рэйчел… — Его голос прервался. — Ты не поймешь, ты еще живая. А янет, и если это случится с тобой… Ты просто поймешь.

Машина впереди мигнула стоп-сигналом, и я сняла ногу с газа.

Зато лампа освещает комнату, — слабо запротестовала я.

Если лампочка сгорела — нет.

Он поставил локоть на окно и уперся подбородком в ладонь.Заходящее солнце вспыхивало на нем из-за мостовых опор.

— Может, смерть станет мне спасением, — сказал онпод грохот встречного грузовика. — Может, после смерти я смогу делатьдобро. Живому мне это не удавалось.

Я с трудом проглотила ком в горле. После смерти он вообщеничего делать не станет, если только это не будет нужно непосредственно емусамому.

Все будет хорошо, — продолжил Питер. — Смерти я небоюсь. Я боюсь умирания. То есть не то что процесса, а того, как будуумирать. — Он рассмеялся, но с горечью. — Де Лавинь говорил как-то,что только две вещи в совершенстве умеют делать все — рождаться и умирать.Стопроцентный успех. Так что я не ошибусь.

От мертвеца такое слышать интересно, — сказала я,задерживая дыхание — мимо проскочил большой грузовик, загромыхал по решетке,которую мы миновали. Все неправильно. Все это чудовищно неправильно.

Питер снял руку с окна и посмотрел на меня.

— Он сказал, что только одно от нас зависит в моментсмерти — наши чувства. Можно трусить, а можно сохранять мужество. Я хочувстретить смерть смело — даже если будет больно. Я устал от боли, но ещенемного выдержу.

Меня начало трясти, хотя воздух был нагрет заходящимсолнцем, и окно у меня было опущено. Он навсегда лишится души. Вот эта искрасозидания и сочувствия — она уйдет.

Можно… можно я задам тебе вопрос? — осмелилась я. Потокмашин по встречной стал реже, я в душе взмолилась, чтобы не перекрыли еще однуполосу. Нет, наверное просто Ник ехал медленно, чтобы встретиться с нами посредимоста, как запланировано.

Какой?

Голос у него был усталый и измученный, у меня желудок узломстянуло от его безнадежности.

— Когда Айви меня укусила, — сказала я, быстроглянув на Питера, — к ней перешла часть моей ауры. Она не только кровьбрала, но и ауру. Не душу, только ауру. Понятно, что вирусу нужна кровь, чтобыоставаться активным, но только ли кровь?

По лицу у него ничего было не понять, и я продолжила,пользуясь моментом:

— Может, аура нужна разуму, чтобы защищаться. Может,еще живому разуму нужна иллюзия присутствия души, или он постарается убитьтело, чтобы душа, разум и тело снова пришли в гармонию.

Питер посмотрел на меня глазами Ника, и я, наконец, увиделаего таким, какой он есть: испуганным человеком, который вступает в новый мирбез страховочной сетки; невероятно сильный и печально хрупкий, зависимыйоттого, кто удержит его разум в теле, когда душа его покинет.

Он промолчал, подтвердив мою догадку. С зачастившим дыханиемя облизала губы. Вампиры присваивают ауры, чтобы обмануть собственный разум,уверить, что его все еще омывает душа. Теперь понятно, почему отец Айви рискуетжизнью, только бы поить ее мать своей, и ничьей больше кровью. Он омывает ееразум своей аурой, своей душой, в надежде, что она вспомнит, что такое любовь.Может, она и вспоминает — момент, когда пьет.