Книга Деревянная книга - Юлия Гнатюк

Вячеслав Михайлович еще раз осмотрел комнату. Значит, картины на стенах и вот эти, зашитые в синюю ткань, что у него под боком, созданы тем самым художником Изенбеком, который нашел уникальные дощечки под Харьковом и вывез их в Брюссель. И он, Чумаков, теперь может коснуться полотна, ощутить энергетику автора, запечатленную маслом на многие времена. Только что он беседовал с женщиной, которая связала его с прошлым и людьми, жившими тогда. На этой старинной печатной машинке Миролюбов делал машинописные копии древних текстов. За стеклянными дверцами шкафа в объемных папках лежат его рукописи, которые можно смотреть и изучать. Все это неимоверная фантастика, которая тем не менее происходила на самом деле.

В коридоре послышались шаги, щелкнула дверь ванной, снова шаги. Но Чумаков не спешил выходить. Галина Францевна попросила его утром и после обеденного сна по возможности не выходить из комнаты, пока она не постучит в дверь.

– Я должна привести себя в порядок, вы понимаете?

Чумакова восхитила эта просьба настоящей француженки. Женщина, она в любом возрасте женщина, и не может позволить, чтобы гость, мужчина, увидел ее в беспорядке.

Наконец, послышался условный двойной стук.

– Вы не спите?

– Нет, читаю.

Закончив абзац, Чумаков вышел и увидел в соседней комнате Галину Францевну, сидящую на своем месте за столом. Вооружившись большой старинной лупой, она рассматривала шкатулки.

– Шен, зер шен, вундербар[44] – приговаривала она, разглядывая презент Чумаковых.

Им с Лидой, когда выбирали подарок на художественном рынке, тоже понравились именно эти шкатулочки. Лаконичная роспись прекрасно сочеталась с деревом и не подавляла его естественной красоты и фактуры.

Затем так же внимательно и бережно Галина Францевна стала перебирать журналы и книги, в которых говорилось о ее муже.

– Мы с супругой пишем роман об истории обретения древних дощечек и людях, к ним причастных. Расскажите, пожалуйста, о Юрии Петровиче и о себе, – попросил Чумаков, подсев к столу.

– О-о-о, – в своей привычной манере восхищения протянула Галина Францевна, – он был гений! Историк, философ, величайший поэт эмиграции. А я кто: просто «маленькая Галичка», как он меня называл. Тогда были трудные времена, Юра потерял работу. Но он много трудился дома, писал стихи, статьи, рассказы, он был мастером короткого рассказа. Вы же видите тот шкаф, он полон Юриных рукописей.

– И вы издали все эти труды? – поразился Чумаков.

– Пока двадцать два тома. Но есть еще неизданное, много стихов… Мой почтенный возраст торопит поскорее привести все в порядок, прежде чем я покину этот мир…

– Двадцать два тома?! Как же вы смогли? Вам помогали?

– Нет, я все оплачивала сама, исходя из моих скромных возможностей. Я получаю две пенсии: одну – бельгийскую за работу секретарем-машинисткой, а позднее медсестрой, а вторую – американскую, где я тоже работала медицинской сестрой. У меня так и осталось американское гражданство, и раз в полгода я езжу туда. Вот на одну пенсию живу, а на вторую издаю Юрины книги. Трудно, конечно, приходится, вы видите, ничего лишнего. Но я дала Юрочке слово, поклялась, что сделаю все для издания его трудов. Он умер на корабле «Виза» шестого ноября тысяча девятьсот семидесятого года по пути из Америки в Европу.

Когда я первого марта тысяча девятьсот семьдесят первого года сняла эту квартиру в Аахене, хотела тотчас приняться за работу. Купила шкаф и сложила в него Юрины рукописи, шкаф оказался забитым доверху. Больше, несмотря на мое огромное желание, я ничего сделать не могла: ни разобрать, ни классифицировать. Я открывала шкаф, начинала горько плакать и закрывала снова. Так длилось много месяцев. Я чувствовала себя покинутой всем миром. Но однажды позвонил знакомый, который через кого-то узнал, что мой муж умер, и захотел приехать, чтобы выразить соболезнование. Этим знакомым был Василий Федорович Скрипник, украинец по происхождению, которого мне послало само небо. Я рассказала о смерти мужа и моем обещании опубликовать его труды. Я заливалась слезами и говорила, что мне до сих пор не удалось приступить к этой грандиозной работе. Я повела его в другую комнату и открыла шкаф. Господин Скрипник взглянул туда, потом на меня, снова туда и сказал: «Я разберу архив!» И уже через неделю мы приступили к разборке рукописей. Была осень семьдесят первого года.

После перерыва – господин Скрипник занимался своими делами – он вернулся, и в феврале семьдесят второго года началась настоящая работа. Шесть недель ежедневно с девяти утра и я – до десяти вечера, а Василий Федорович – до рассвета – разбирали материал, пока более-менее не привели его в порядок. Господин Скрипник оказался моим спасителем. После того, как он уехал, я начала подробную классификацию. Я по-прежнему работала с девяти утра до десяти вечера и буквально принуждала себя лечь поспать. Наступил конец октября. Время шло, и обещание, данное мужу, не оставляло меня в покое. Я давно решила, что первым будет опубликован сборник коротких рассказов «Бабушкин сундук». Именно этот рассказ Юра прочел, когда мы познакомились. После этого я непременно хотела издать том его стихов, отправила материалы в Мадрид и со дня на день ожидала ответа, когда пришло известие, что издатель умер. Это был еще один удар! В конце концов книга была издана в Мюнхене. С изданием каждой книги приходилось преодолевать большие психологические, да и материальные трудности. Особенно болезненным был уход из жизни людей, с которыми я сотрудничала. Я выражаю сердечную благодарность им и всем, с чьей помощью удалось опубликовать Юрины книги. За «Родину-Мать» я бы вообще поставила Юре памятник, которого он заслуживает как поэт. Вы ведь читали его стихи?

– Да, конечно, но из меня плохой ценитель, в стихах совершенно не разбираюсь, – ответил Чумаков. Он не мог сказать женщине, посвятившей всю свою жизнь памяти мужа, что его стихи откровенно слабы. Но Галина Францевна не знает языка и никогда не узнает о поэтической ценности стихов «величайшего поэта эмиграции». Она посвятила жизнь великому человеку и этим счастлива, это ее основа, стержень, движущая сила. Надо бы похвалить стихи, но Чумаков не любил врать.

– Знаете, – сказал он, – мне понятна историческая ценность книг Юрия Петровича. Те сведения, которые он приводит в своих статьях, невероятно важны, во многом – уникальны. (Здесь Чумаков был искренен: некоторые данные из книг Миролюбова просто поражали). Поэтому, – продолжал он, – я хочу выразить вам величайшую благодарность за то, что смогли сохранить и издать наследие мужа. Вы великая женщина, и мы преклоняемся перед вашим подвигом.

– Нет-нет! – протестующе взмахнув руками, смущенно засмеялась Галина Францевна, – я только «маленькая Галичка», великий человек – это Юра. Еще тогда, в семидесятом, он сказал: «Передашь мои книги на Родину, когда там не станет большевиков». Разве кто мог представить, что такое возможно? А теперь скажите, что он не великий пророк!

Глаза старой женщины горели, она гордилась Юрой. Чумаков стал подробнее расспрашивать о Миролюбове, о его привычках, характере.