Книга Есенин - Виталий Безруков

В ушах звучал ледяной голос «железного Феликса», нагоняя на душу тоску и страх: «Бойтесь попасть в политическую воронку, из которой живым не выбраться! Бойтесь! Бойтесь!» Есенин еще выпил… и ему стало действительно страшно и тоскливо. Желая поделиться с кем-нибудь своим горем, он сунул газету в карман и вышел на улицу. Незнакомые прохожие, к которым Есенин обращал свое заплаканное лицо, испуганно отворачивались и торопились пройти мимо… Он шел бесцельно… лишь бы идти, но ноги сами привели его в Госиздат, к Анне, к вездесущей Берзинь. «Уж она-то все объяснит и подскажет! Она-то все знает!..» Пошатываясь, он брел по коридорам, когда навстречу ему попался Евдокимов.

— Евдокимыч! — остановил его Есенин. — Родной! Я знал его! Замечательный был человек! — Слезы снова градом полились из глаз поэта. — Это он мне дал пальто!.. Ты читал? — Есенин достал газету. — Читал, что написали? А я слышал, что его убили… Убили! — Он скомкал газету. — Сволочи! Зарезали на операционном столе!

У Евдокимова от ужаса глаза полезли на лоб:

— Тихо, Сергей, тихо! Это сплетни, Сережа! Сплетни!

Есенин придвинулся к Евдокимову и прошептал ему на ухо:

— Меня тоже убьют! Я чувствую! Я кожей чувствую опасность, понимаешь? — И вдруг заорал бешено: — В этой стране «громил и шарлатанов» никто не может чувствовать себя в безопасности!.. Фрунзе у-би-ли! — истошно выкрикнул Есенин, и Евдокимов даже присел от страха.

— Я не могу такое слушать, Сергей! Ты пьян! Поговорим, когда протрезвеешь! — Он оттолкнул от себя Есенина и убежал по коридору.

— Трус! — плюнул ему вслед Есенин. Неожиданно дверь сзади него распахнулась, и женские руки, зажав ему рот, втащили в кабинет.

— Ты с ума сошел, Сергей! — прошипела Берзинь, запирая дверь на ключ. — Ты что несешь, орешь на все издательство?! Кругом уши и длинные языки!

Есенин рухнул на диван, закрыв лицо руками.

— Аня, друг! Что происходит? За что его убили? За что, Аня?

— На, выпей воды, успокойся! — подала ему Анна стакан с водой. — Решение об операции было принято Политбюро!

Есенин выпил воду и вернул стакан.

— Но Фрунзе не хотел ложиться в больницу! — сказал он, сморкаясь в платок.

— Теперь это уже только домыслы, Сережа… — развела руками Берзинь.

— И ты туда же! — Есенин хотел было встать, но Анна вцепилась в него:

— Сядь! Сядь, Сергей!

Она присела с ним рядом и, обхватив его голову, крепко прижала к груди.

— Родной мой, Сереженька… Это политика, понимаешь? Междоусобная война наверху достигла кульминации. Разменной монетой стала человеческая жизнь, — тихо говорила Анна, укачивая Сергея, как больного ребенка. — После смерти Ленина все рвутся к власти. Вот-вот на съезде все решится… А тут ты… не разделяющий ничьей политики… Натворил ты дел… Для Троцкого ты заклятый враг после «Страны негодяев» с Чекистовым-Лейбманом… Зиновьев не простит «Песнь о великом походе», где ты Троцкого поставил рядом с Лениным… А теперь и Бухарин ненавидит тебя лютой ненавистью за твою рифму в «Руси бесприютной»:

………………………………………

В них даже Ленин,

Троцкий и Бухарин.

Не потому ль моею грустью

Веет стих,

Глядя на их

Невымытые хари.

А?.. Хари — Бухарин? Ну, что это!

— Хари — это про беспризорников, — отстранился Есенин от Анны.

— Ой, не надо, Сережа. Ты думаешь, дураки кругом?.. В «Пугачеве» тоже понятно, про какое восстание ты написал! Для потомков увековечил. Потсен тухес! — выругалась Анна по-еврейски.

— Ты можешь мне честно сказать: Фрунзе — за что?

Берзинь подошла к двери, прислушалась. Вернувшись на диван, зашептала:

— Скажу только то, что знаю: все твои покровители — Фрунзе, Киров и их ближайший друг Куйбышев — люди Сталина, но… Фрунзе стал склоняться к левой оппозиции. Он даже участвовал в неофициальном совещании, проводившемся в пещере близ Кисловодска. Там были Троцкий, Зиновьев, Орджоникидзе, и там они поставили первейшей задачей уравновесить просталинские кадры в Секретариате ЦК и в Оргбюро партии… Вот Фрунзе и умер во время совершенно ненужной операции, проведенной по прямому приказу Сталина!

Сухой, протокольный язык Берзинь подействовал на Есенина, как ушат холодной воды.

— Ой, бля! Вот это да!.. Сталин сам их… уравновесил… А Киров? — спохватился он. — Киров был с ними там, в пещере?

— Нет! — успокоила его Анна. — Он преданный Сталину человек!

— Слава тебе, Господи! — перекрестился Есенин. — Хотя боюсь, и его уравновесят когда-нибудь… к небесам… раз пошла такая пьянка!

Он с благодарностью поглядел на Берзинь, погладил ее волосы. Анна застонала от его прикосновения и закрыла глаза.

— Ты не боись, Аня, все, что ты сказала… Я — могила!

— Я люблю тебя, Сережа! Ты во мне бабу разбудил, а это дороже их гребаной политики. — Она взяла его руку и стала нежно целовать ее, как собачонка лижет руку хозяину в благодарность за ласку.

— Что посоветуешь? — спросил Есенин. — Ведь ты у меня единственный настоящий друг! Как быть?

— Я теперь и сама не знаю, кто из претендентов — козырная карта… Чувствую только, неправильный выбор — это не только потеря места под большевистским солнцем, но и трагическая участь игроков!

— Вот я и попал в эту воронку! Затянули, мать их!.. Ай! Хер с ними! — махнул он отчаянно рукой. — Двум смертям не бывать, а одной не миновать!

В этой жизни умирать не ново,

Но и жить, конечно, не новей.

А? Как тебе? Хорошие строчки сложились?.. «Но и жить, конечно, не новей»?..

— Мне не нравятся, — серьезно ответила Анна. — Я прошу тебя: ложись в больницу, там тебя не достанут! Я подниму всех на ноги, задействую все свои связи! Я горло за тебя перегрызу! Я люблю тебя, Сереженька, ох, как я тебя люблю!

Есенин привлек ее к себе и крепко поцеловал.

— Спасибо тебе, Аня!.. Пойду я… — сказал он, вставая. Увидев ее тревожный взгляд, усмехнулся: — Не бойся, я пить не буду! — Остановившись у двери, поманил ее к себе и, когда Анна подошла, прошептал: — Хорошо как ты мне все объяснила… Так просто… «Если не с нами, значит, против нас!..»

— Ты к Толстой? — спросила Анна, опустив глаза.

Но Есенин поднял ее голову за подбородок:

— К Наседкину! С Сонькой все! Не могу… физически не могу, задыхаюсь!

Берзинь радостно вспыхнула:

— А хочешь, ночуй здесь, на диване. Я запру тебя и уйду! А?..

— Ты уйдешь? Не верю! — засмеялся Есенин. — Если ты меня запрешь, куда мне по нужде сходить, если припрет?.. В горшок цветочный под фикусом? Ладно, Аня… все будет хорошо!.. До свиданья, друг мой, до свиданья! Здорово! Это и будет первой строчкой: «До свиданья, друг мой, до свиданья!» Все, пока, товарищ Берзинь! Адью! — шутливо помахал он на прощанье рукой.