Книга Перед вратами жизни. В советском лагере для военнопленных. 1944-1947 - Гельмут Бон

— Ну хорошо! — сказали мы, и на следующем перегоне из вагонов полетела вата из тысячи тюфяков. Клочки ваты оседали на телеграфных проводах, тянувшихся вдоль железнодорожной линии, а рельсы покрылись толстым слоем ваты и стали напоминать двор дивизионного медицинского пункта.

— Какое же свинство! — тихо роптали пленные.

На следующей станции польские железнодорожники остановили наш состав.

— Если на рельсы упадет еще хоть один клочок ваты, вам придется убирать весь участок дороги! — заявили они.

— Это вам уже не Россия! — с гордостью отметили мы.

Конечно, в этой гордости была известная доля злорадства, но это не было фашизмом. По крайней мере, со стороны немецких военнопленных. В крайнем случае со стороны русского коменданта поезда.

И мы едем дальше по спокойной, ухоженной местности. Уже несколько дней мы находимся недалеко от Франкфурта-на-Одере. Наш состав ползет как черепаха.

Но однажды уже в сумерках мы замечаем, что находимся в Германии.

Седая сгорбленная старушка стоит на перроне и смотрит снизу вверх на нас, как мы молча стоим в широко распахнутых дверях вагонов.

То тут, то там вдоль железнодорожной насыпи стоят люди.

Какая-то старушка нагибается и поднимает с земли полено, выброшенное из двери одного из вагонов.

И тут до нас доходит. Из всех вагонов начинают выбрасывать оставшийся горючий материал: дрова, уголь, а также лишние доски от нар.

Ведь они там, в Германии, мерзнут!

Но местные жители, видимо, прекрасно понимают, что можно получить от нас, возвращающихся из плена домой. Они поспешно собирают выброшенные дрова и кричат нам:

— Откуда вы родом?

— Радуйтесь, что вы дома!

— Добро пожаловать на родину!

И мы действительно очень рады, что вовремя сообразили, в чем дело, и выбросили им дрова.

И вот теперь наконец-то мы ощущаем себя немцами.

Глава 51

Седьмого ноября я получаю во Франкфурте-на-Одере русское свидетельство об освобождении из плена. Лагерь размещается в старых прусских казармах.

— Все антифашисты должны явиться в клуб, — так было объявлено.

Сорок или пятьдесят курсантов собираются в здании, в котором размещается антифашистский актив лагеря.

Я тоже иду вместе со всеми.

К нам обращается седовласый старик, назвавшийся представителем Коммунистической партии Германии в Западной зоне оккупации.

— Все не так уж и просто, камрады! — говорит он. — Особенно для товарищей, которым предстоит направиться в Западную зону. Прошу товарищей, которые остаются в Восточной зоне, пересесть на левую сторону зала!

Видимо, нас ожидает нечто большее, чем простое приветствие.

— Так, как я понимаю, все те товарищи, которые сидят справа от прохода, из Западной зоны. — Представитель Коммунистической партии Германии в Западной зоне устало улыбается и шутит: — Вот так выглядит новая Германия. Слева — Восточная зона, а справа — Западная!

Но потом, сразу посерьезнев, он переходит к главному:

— Итак, товарищи из Западной зоны! Как мне ни жаль, но я вынужден сообщить вам, что с этим эшелоном вы не сможете продолжить путь. Почему? Вы сами знаете, что антифашистам сейчас нелегко работать в Западной зоне оккупации.

Совсем ни к чему, чтобы при переходе границы американцы сразу же арестовали вас. А такое вполне возможно, если вы поедете дальше в этом эшелоне. Наверняка в этом поезде, где вас все знают, у вас есть не только друзья. И в конце концов кто-нибудь может донести американцам, что вы курсант, окончивший антифашистскую школу и принявший присягу.

Если же вы собираетесь поехать только к англичанам в их зону оккупации, тогда я сказал бы вам: «Езжайте, ради бога, с этим эшелоном!» Но с американцами все обстоит совсем иначе.

Поэтому советская комендатура издала приказ, чтобы все прибывающие из Советского Союза антифашисты отправлялись в Западную зону только со следующим эшелоном, а не со своим.

Да так оно и безопаснее, лучше вы подождете здесь один или два дня, чем позволите фашистам переломать вам кости!

Поэтому, когда сегодня в обед будут выдаваться свидетельства об освобождении из плена, вы их не получаете. Не получаете, чтобы потом не возникло трудностей с русской комендатурой!

Когда в полдень многие тысячи военнопленных устремляются на большой армейский плац, чтобы отыскать табличку с начальными буквами своей фамилии, это напоминает огромный муравейник.

Неужели я должен еще два дня торчать здесь?

Кто их знает, что еще взбредет им в голову и какие глупые задания они могут нам поручить?!

Когда служащий, сидящий под табличкой с буквой «Б», называет мою фамилию, я расписываюсь в получении свидетельства об освобождении из плена.

Во всяком случае, теперь свидетельство у меня на руках.

Во всяком случае, я могу сказать, что ничего не знал. Слишком сильно обрадовался из-за возвращения на родину, невнимательно слушал во время собрания антифашистов…

А пока мы направляемся к воротам и выходим из лагеря.

Я больше не военнопленный!

Я не знаю, не воскресенье ли сегодня. Но у меня на душе праздник.

Теперь нас доставляют в лагерь для гражданских лиц в Гроненфельде.

Там тоже нары, но уже раздельно по зонам.

Когда нужно выбрать человека, который раздаст походные пайки, ребята из нашего вагона называют мою фамилию.

У меня нет абсолютно никаких оснований опасаться, что мои товарищи намнут мне бока или выбросят из поезда!

Пусть эти антифашисты трусливо ждут, пока их товарищи уедут, прежде чем наберутся мужества вернуться домой.

Когда я ложусь на нары, чтобы немного отдохнуть на соломенном тюфяке, посыльный говорит, что я должен зайти в актив.

— Передай им, что у меня болит живот! Я не могу прийти!

Один из знакомых парней из Иванова с озабоченным видом спрашивает меня, как надо заполнять анкету СЕПГ.

— Ты вообще ничего не должен! — говорю я ему. — СЕПГ — это партия, в которую ты можешь вступать, а можешь и не вступать. И если ты хочешь заполнить их анкету, то это твое добровольное дело, любезность с твоей стороны. Они не могут тебя заставить!

Другой знакомый никак не может понять:

— Ты еще не заполнил свою анкету? Ты же был даже членом Центрального антифашистского актива. Разве ты не собираешься вступать в СЕПГ?

— Видишь ли, — говорю я и не могу удержаться от покровительственно-снисходительного тона, — сначала я съезжу домой. Ты тоже можешь присоединиться к коммунистической партии дома, когда приедешь в Крефельд (в Рейн-Вестфалии, к западу от Рейна. — Ред.). Сегодня вечером это действительно не горит!