Книга Роман лорда Байрона - Джон Краули

Глава девятая

…этот неотразимо приятный джентльмен «во мгновение ока» менялся… — «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе» (1 Кор. 15:51–52).

…«возрастало от насыщенья»… — «Как если б голод только возрастал / От насыщения» («Гамлет», акт I, сц. 2; пер. М. Лозинского).

…он улыбался, когда выигрывал, а при проигрыше начинал игру заново… — Прототип мистера Пайпера был не столь сдержан и благопристоен:

«Однажды в игорном доме (это было еще до моего совершеннолетия) Скроп Дэвис напился, что обычно бывало с ним к Полуночи, и проигрался, но друзья, чуть менее пьяные, чем он, не могли уговорить его идти домой. Отчаявшись, они предоставили Скропа самому себе и демонам игры. На следующий день, около двух часов пополудни, проснувшись с жестокой головной болью и пустыми карманами, друзья Скропа (которые расстались с ним часов в пять утра, когда он был в проигрыше) застали его крепко спящим, без ночного колпака и вообще почти без всякой одежды; подле него стоял Ночной Горшок, доверху полный — Банкнотами! Бог весть, как он их выиграл и как туда засунул — Скроп не помнил; но их там было на несколько тысяч фунтов» («Разрозненные мысли», № 77).

…Али нашел ее воплощением сердечности и доброжелательства. — Вот суждения мисс Милбэнк о Байроне в первые годы их знакомства:

«[14 апреля 1812 г.] Впервые говорила с лордом Байроном и была чрезвычайно тронута добротой, с которой он отнесся к Джозефу Блэкету»[117].

«На вечере у леди Каупер я имела очень интересный разговор с лордом Б. (по крайней мере, мне так кажется). Лорд Б. необыкновенная личность, но ему недостает той кроткой доброты, которая способна тронуть мое сердце. Он очень хорош собой и манеры у него самые утонченные, как у прирожденного джентльмена».

«Мое знакомство с лордом Байроном не прерывается, и я снова и снова убеждаюсь в том, что он искренне сожалеет о своих дурных поступках, но не имеет решимости ступить на новую стезю без посторонней помощи».

«Вне всякого сомнения, лорд Байрон — самый приятный собеседник из всех известных мне, старых и молодых. По-моему, он очень хороший очень плохой человек. Сквозь его ужасные привычки пробиваются благородные ростки добра».

«"Как вы думаете, есть среди них хоть один, кто не побоялся бы заглянуть внутрь себя?" — неожиданно спросил меня Б. на вечере, где во всей толпе не было никого красивее, чем он. Но я не испытывала к нему глубокого сочувствия до тех пор, пока он не произнес так, чтобы я слышала: "Во всем мире у меня нет ни единого друга"».

…у меня вошло в привычку… после достаточно продолжительного знакомства с человеком заносить на бумагу его письменный Портрет… — И вот портрет Байрона, составленный Аннабеллой после того, как Байрон впервые попросил ее руки (она отказала):

«8 октября 1812 г. Характер лорда Байрона. Страсти владели им с детства, тиранически подчиняя его выдающийся ум. Однако в нем много черт, которые я, не колеблясь, назвала бы истинно христианскими: его преклонение перед целомудренной добродетелью и ужас перед всем, что развращает человеческую природу, служат подтверждением неиспорченной чистоты его моральных воззрений. Понятия о любви и дружбе исполнены в нем рыцарского благородства, а эгоизм ему совершенно не свойствен. В глубине души он мягок и добр, но из какого-то неслыханного упрямства, порожденного гордостью, предпочитает скрывать свои лучшие черты. К нему бывали несправедливы, а он слишком презирает ограниченность, чтобы снизойти до объяснений. Когда негодование побеждает в нем разум (его легко вывести из себя), он делается злым. Ненависть его усиливается глубочайшим презрением, но стоит буре улечься, как к нему возвращается вся его доброта, отступившая было под натиском минутного порыва, и он исполняется глубочайшего сожаления. Поэтому ум его непрестанно мечется между добром и злом. Он хотел бы стать более уравновешенным, а о прилежании к наукам грустит как о даре, ему не подвластном.

Он готов без утайки открыть сердце всем, кому верит, независимо от продолжительности знакомства. Он очень почтителен с теми, кого уважает, и кается перед ними в своих ошибках».

Надо сказать, что Байрон высоко ценил роман «Опасные связи» и многому научился у виконта де Вальмона.

Не фунтов, милорд… Гиней. — В 1813 г. Королевский монетный двор выпустил восьмидесятитысячный тираж «военных гиней» для армии Веллингтона на Полуострове. Каждая монета составляла двадцать семь шиллингов ассигнациями, в то время как фунт равен двадцати шиллингам.

…отмерял себе долю Забвения каплями Кендала, дабы увериться, что тело не будет блуждать, пока душа спит… — «Всеобщее заблуждение относительно опиума, мистер Блэк!.. Вот знаменитые "Признания англичанина, принимавшего опиум" [1822]. Возьмите с собой эту книгу и прочтите ее. В месте, отмеченном мною, вы найдете, что когда де Квинси [1785–1859] принимал огромную дозу опиума, он или отправлялся в оперу наслаждаться музыкой, или бродил по лондонским рынкам в субботу вечером и с интересом наблюдал старания бедняков добыть себе воскресный обед. Таким образом, этот человек активно действовал и переходил с места на место под влиянием опиума» (Уилки Коллинз. «Лунный камень», 2, 3, X; пер. М. Шагинян).

…в Ньюкасле или Сент-Леджере. — Места проведения скачек.

…в музее Мерлина, преемником которого стал Уикс. — Джон Джозеф Мерлин (1735–1803) — изобретатель; усовершенствовал ряд музыкальных инструментов, создал кресло-каталку и роликовые коньки. В конце XVIII в. музей Мерлина на Принсез-стрит демонстрировал «новоизобретенный вечный двигатель» (работал на изменениях атмосферного давления), движущегося под музыку серебряного лебедя (в натуральную величину), клавесин с добавлением клавиш для трубы и пары литавр и т. п. Подобный музей открыл в 1788 г. Томас Уикс (1743–1834). Упомянутый в романе тарантул состоял из 115 деталей.

Якоб Шпурцгейм — Иоганн (не Якоб) Шпурцгейм (1776–1832) — немецкий врач, гастролировавший по Европе и Америке с лекциями о «френологической системе докторов Галля и Шпурцгейма»; ему принадлежит сам термин «френология». Байрон рассказал о визите к Шпурцгейму в письме к мисс Милбэнкот 16 сентября 1814 г. Вердикт приведен в романе дословно, а завершается пассаж восклицанием Байрона: «…Добро и зло ведут во мне вечную борьбу. Дай Бог, чтобы второе начало не победило!» После этого Шпурцгейм единственный раз упоминается в сочинениях Байрона — в черновиках «Дон-Жуана».