Книга Следы на песке - Джудит Леннокс

— Ты идеалист, Гай, — мягко сказал Джейк. — Ты всегда им был.

«Великодушный приговор», — подумал Гай. Пограничная линия между идеализмом и самообманом казалась ему сейчас очень и очень тонкой.

— Значит, вы с Элеонорой расстались. А Фейт… как же Фейт?

— Она была на свадьбе. Хорошо выглядела.

— Я не об этом, — сказал Джейк, пристально глядя на Гая, — совсем не об этом.

— Я уехал рано. Не мог же я пойти на банкет!

Джейк с трудом удержался, чтобы не рассмеяться снова.

— Я почти сожалею об этом. О том, что меня там не было. Наверное, ты действительно чувствовал себя неловко.

— Абсолютно, — с жаром подтвердил Гай.

— Значит, ты просто… уехал?

— Я опаздывал на самолет, — оправдываясь, сказал Гай.

— Значит, ты увидел Фейт, сказал ей, что отчаливаешь в Африку, и снова исчез из ее жизни?

— Все было не так. Или так, но не намеренно.

Он вспомнил, как изменилось выражение лица Фейт, когда он сказал Ральфу, что уезжает в Африку. В ее глазах потух огонек.

— Фейт любит тебя, Гай. Она всегда любила тебя и всегда будет любить.

Гай впервые за многие месяцы почувствовал трепет надежды.

— Ты так думаешь?

— Я это знаю. — В голосе Джейка слышалось раздражение. — Не хочешь же ты сказать, Гай, что так и не признался Фейт в своих чувствах? Если ты, конечно, все еще любишь ее.

— Да, я люблю ее, — тихо сказал он. Потом попытался объяснить: — С моей стороны было бы довольно смешно и самонадеянно предполагать, что я нужен Фейт после всего, что случилось.

— Ты должен все исправить. — Джейк стукнул кулаком о ладонь. — Ты должен поговорить с ней.

— А ты, Джейк, ты сообщил ей, что ты жив и здоров?

— Один-ноль в твою пользу, — пробормотал Джейк и, поднявшись, распахнул ставни. В комнату влетело облако мошкары.

— Почему ты не написал ей? Письмо… открытку… Боже, ты должен был знать, что она страдает!

Джейк выглядел виноватым.

— Начнем с того, что я об этом просто не думал. Я мотался по свету, злясь на всех. А потом, уже в больнице, я вспомнил оставленные на берегу кучку одежды, письмо в рюкзаке. Я понял, что они должны были предположить. Хотя тот человек, у которого я украл одежду, или рыбаки могли…

— Нет. Видимо, нет.

— В общем, я подумывал о том, чтобы написать родным, а потом решил — зачем? Без меня им лучше. Фейт права. После маминой смерти мы свалили все на нее.

— Ральф убежден, что ты жив.

Джейк улыбнулся.

— У него всегда была поразительная способность верить в то, во что хочется верить, — с нежностью сказал он. — А тебе не приходило в голову, Гай, что это удивительно, что мы вообще выжили? — Его глаз потемнел. — Вспомни, что нам пришлось пережить. И вспомни, что мы потеряли. Испания… Франция…

— Ла-Руйи, — добавил Гай.

— И люди. Девушка, с которой работала Фейт… военный летчик — приятель Николь… Женя и Сара…

— Пять лет жизни Оливера, — пробормотал Гай.

— Мама, — сказал Джейк. — Я помню, кто-то сказал мне, что война перетасовала нас, как колоду карт. Но мы так и не смогли снова расположиться в правильном порядке. Ты только подумай, что мы видели. И что мы знаем. Наше поколение — мы стали свидетелями того, что нельзя вынести, нельзя представить. Освенцим… и Хиросима. Как жить с этим? — Он коснулся своей повязки. — Конечно, некоторые люди умудряются оставаться слепыми, но я не думаю, что ты или я способны на это.

Поток ночного воздуха немного охладил комнату.

— Если меня отошлют обратно в Англию, — осторожно начал Гай, — и если ты напишешь письмо, Джейк, я могу опустить его в почтовый ящик. Тогда Фейт узнает, что ты жив и здоров.

— Нет, — сказал Джейк.

— Пожалуйста…

— Не письмо. — Джейк пристально посмотрел на Гая. — Ты пойдешь к ней. Ты пойдешь и увидишь Фейт — лично, Гай. Никаких писем, никаких телефонных звонков. Обещай мне. — Его глаза горели. — Обещай, что сделаешь это, Гай.

Наступило молчание. Гай представил, что он снова увидит Фейт, и у него радостно заныло сердце. Он поднялся на ноги.

— А если я пойду к Фейт, что я ей скажу?

Джейк улыбнулся.

— Скажи ей, что я счастлив. Скажи, что у меня есть все, что я хочу.

Гай окинул взглядом маленькую пустую комнату с единственным стулом, подушками и потрепанным чемоданом. Он пожал Джейку руку и зашагал через ночь в свой клуб.

Ральф завел привычку писать себе памятки, потому что иначе он забывал сделать важные вещи, например, поесть или выкинуть мусор. Впрочем, памятки часто терялись. По-видимому, забывчивость — один из неприятных, но неизбежных признаков старости. Однажды утром, стоя на автобусной остановке, он обнаружил, что надел пальто прямо поверх пижамы, и поспешно вернулся домой, радуясь, что его никто не видел.

По вечерам ему звонила Фейт, напоминая, что нужно сделать. Поскольку она имела обыкновение сердиться, Ральф делал вид, что помнит все сам, и говорил, к примеру, что съел всю ветчину, не признаваясь, что оставшийся кусок покрылся зеленой плесенью и его пришлось выбросить.

Фейт тоже оставляла ему памятки: телефонные номера врачей и лавочников, список выстиранной и выглаженной одежды, стопку которой она положила в шкаф, перечень продуктов в кладовой. Телефонные номера Ральф выбрасывал — лучше уж позвонить друзьям, если что-то понадобится, а докторов он всегда терпеть не мог. Другие памятки он терял, иногда с удивлением обнаруживая их в сарае или курятнике, испачканные куриным пометом.

Поправившись после простуды, Ральф решил совершить вылазку, например, съездить в Кромер. Ему по-прежнему нужны были путешествия, пусть даже и не такие далекие, как раньше, и приключения. Кроме того, ему нужно было купить подарок малышке. Фейт говорила, что через несколько недель в Комптон-Девероле состоится праздник, поэтому Ральф написал крупными буквами: «ПОДАРОК МАЛЫШКЕ» и приколол листок к двери, чтобы ни в коем случае не забыть.

Он надел свое любимое старое черное пальто (Фейт купила ему новое, но старое было для него как давний верный друг), обмотал вокруг шеи красный шарф и водрузил на голову черную шляпу.

Он шагал по дороге, которая вела мимо соляного болота к шоссе. Погода была холодной, но ясной, легкий бриз колыхал заросли камыша. Ральф, как всегда, когда смотрел на болото, думал о Поппи. Его забывчивость касалась только настоящего, не прошлого. Он помнил, как услышал вой немецкого самолета, треск выстрелов. Помнил, как принес ее на руках домой. Как на следующий день он бродил по болоту, пытаясь отыскать на тропинке ее следы. Ему важно было знать, возвращалась ли она домой в тот момент, когда «мессершмитт» атаковал ее. Он хотел понять, простила ли она его перед смертью. Но земля, как и сегодня, была скована морозом, на ней не осталось отпечатков ее ног, к тому же слезы мешали ему смотреть.