Книга Арабская жена - Таня Валько

— Ааа, что такое? — отвечает тот неуверенно.

— Ведь твой парень никого, кроме нее, не видит! Вот так-то!

— Wa Allahi…

— Для него будет хорошо, для нас дешево и без изменений, а adżnabija и так ничего не может сделать, и ей некуда идти. Хорошо твой старый отец придумал, а?

Слышится смех, и еще сильнее чувствуется запах табака. Мужчины решили судьбу двух взрослых людей и теперь упиваются своим гением.

— А где они будут жить? — спрашивает сын.

— Помещение наверху вскоре освободится, он быстро построит еще одну комнату, и будут у них условия лучшие, чем могли бы мечтать.

У меня все готово, и на рассвете я лишь возьму пакет, коснусь на прощание еле теплой руки Али и исчезну в редеющей ночной темноте. Я должна спешить, потому что солнце здесь восходит так же быстро, как и садится. Буду как раз бежать через городок, пребывающий в это время в молитве, — у меня есть полчаса, чтобы пересечь пустынную песчаную дорогу, еще полчаса, чтобы обойти слева последний оазис, а далее остается только путешествие в сторону виднеющихся на горизонте темных гор Акакус. Там все те красивые места, к которым съезжаются туристы со всего мира: наскальные гравюры, рисунки и чудеса природы. Али посоветовал мне, чтобы я выбралась на проложенную через пустыню дорогу, по которой ездят туристические джипы и грузовики, следующие к Чаду. Я наверняка узна́ю ее по разъезженному песку. Как увижу грузовик, должна буду прикинуться бедуинкой, которая возвращается к кочевому лагерю в пустыне, а если появится группа внедорожников, должна быстро снять традиционные арабские одежды и остаться только в футболке и джинсах, которые мне удалось купить на малом рынке в Аль Аванат за тяжело «заработанные» мной в лагере деньги. Там же достала кеды, а потом купила еще и адидасы на толстой резиновой подошве, поскольку через тонкую подошву китайских ботинок раскаленный песок моментально обожжет мне стопы. В узелке спрятаны также две пары носков, трусы, сменная футболка и кусок хлопчатобумажной тряпки вместо полотенца. Я запаслась водой, которая в пустыне ценнее золота. Однако жара такая сильная, что половину я выпила еще в первый день.

Уже не видно позади ни городка, ни оазиса — меня окружает только необозримое море песка. Чувствую себя маленькой и беззащитной в этом огромном пустынном пространстве. Я в отчаянии, на глаза наворачиваются слезы, но я быстро беру себя в руки. У меня есть цель, которую я должна достичь любой ценой, в меня кто-то верит, меня кто-то ждет. Не поддамся, во всяком случае не в первый день.

Закаленная длинными переходами при выпасе овец, я вообще не ощущаю пройденных мною километров. Сумерки опускаются очень быстро, однако, несмотря на темноту, мне удается идти очень быстро. Смотрю на небо и отлично ориентируюсь, в каком направлении должна двигаться. Через некоторое время идти дальше уже невозможно. Становится темно, хоть глаз выколи, и я понимаю, что могу попасть в воронку между дюнами или в зыбучие пески. Выкапываю неглубокую ямку на вершине, плотнее закутываюсь в ткань, платком прикрываю голову от ветра, несущего невидимую пыль, сворачиваюсь клубочком и отдыхаю, потихоньку грызя сладкий сухарик. На десерт ем финик, смачиваю губы одним глотком воды и засыпаю, уставшая, но довольная собой. Я нашла автомобильную дорогу, но на ней нет ни единой живой души. Не зная, идти мне влево, в направлении высоких гор, которые меня пугают, или вправо, в бескрайние пески, сижу несколько часов на обочине. Через некоторое время встаю, выпрямляюсь и осматриваюсь вокруг, изо всех сил напрягая зрение. Так провожу практически все утро. Потом двигаюсь вперед, выбирая, однако, мягкий теплый песок, а не прохладные вершины, в которых скрываются джинны. Руководствуюсь страхом, а не рассудком или знаниями.

На четвертый день прихожу к выводу, что если бы отдавала себе отчет в том, на что решаюсь, то добровольно бы осталась в оазисе и рожала Рамадану каждый год по ребенку. Как можно было заблуждаться, веря, что на такой огромной территории я смогу наткнуться на иностранных туристов?! Какая я идиотка! Однако иду вперед, лишь бы не сдаваться. Перед глазами у меня лицо маленькой хорошенькой Марыси и образ Дарьи, которая жадно сосет молоко из моей груди. Сейчас она, должно быть, уже большая девочка, а я намерена забрать дочек и больше никогда с ними не расставаться.

В голове у меня шумит, поскольку вода и еда уже давно закончились. Али дал мне немного витаминов с минералами, я кладу их под язык и тем живу. Отдала бы королевство за каплю жидкости. Давно уже сбросила вонючие арабские одежды, только голову обмотала платком от нещадного солнца. Я поднимаю глаза и далеко перед собой вижу двигающуюся гору песка. Знаю, что это может означать — или вихрь, или транспорт, у которого пыль выбивается из-под колес. Я бегу вперед, чувствуя, что это мои последние силы и последний шанс. Если не сейчас, то никогда. Поскольку песок кружится слишком неровно и не формируется в обычный вихрь, я понимаю, что природа тут ни при чем, это не ее рук дело. Вдруг из-за бежевой пелены прямо на меня выезжают машины. Боже, надеюсь, что это не мираж! Из последних сил делаю еще несколько шагов, размахиваю платком и кричу как сумасшедшая. Одна машина притормаживает, и водитель указывает остальным на что-то в моем направлении. Мир вдруг начал двигаться, словно в замедленной съемке, кадр за кадром, мой голос становится все грубее, а ноги вязнут в мелком песке, как в сметане. В следующее мгновение я проваливаюсь в темноту.

— Женщина, что ты здесь делаешь? — слышу вопрос, заданный на английском, и будто сквозь туман вижу склонившиеся надо мной обеспокоенные лица.

— Воды, пожалуйста, пить… — шепчу я и через мгновение погружаю губы в прохладный сладкий напиток.

— Это поставит тебя на ноги. Послушай, у нас есть водитель туарег и проводник бербер, оба ливийцы. Если не можешь представиться, так и скажи, тогда мы примем тебя в лагерь и спрячем в нашем транспортере, — говорит милый молодой блондин, который внимательно рассматривает меня.

— У меня нет документов, поэтому лучше, чтобы меня не нашли, — тихо отвечаю я, а в глазах моих спасителей появляется недоверие. — Я никого не обидела, никого не убила и ничего не украла, — добавляю поспешно. — Была привезена сюда, закрыта и использована в качестве невольницы, моих детей, двух маленьких девочек, украл муж-ливиец… Не видела их уже два года… два долгих года… — Я начинаю плакать, и у меня перехватывает горло.

— Хорошо, хорошо, остальное, если захочешь, расскажешь позже, — прерывает меня мужчина. — Только скажи, куда ты хочешь добраться, кто может тебе помочь?

— В Триполи, в посольство. — Уже полностью опомнившись, я села, готовая к дальнейшим действиям. — У меня в столице много знакомых, я несколько лет там жила.

— А какое посольство? У нас есть один итальянец-консул, — говорит кто-то из все увеличивающейся группы, что собирается вокруг меня. — Джузеппе, иди сюда. Есть для тебя работа, видишь, не удалось тебе выбраться из бюро. — Все разражаются смехом.

— Нет, нет, спасибо. Я должна обратиться в свое представительство. Я полька…