Книга Вокзал потерянных снов - Чайна Мьевилль

Айзек попытался закрыть глаза. Какая-то частица его мозга, накачанная адреналином, лихорадочно искала путь спасения. Но он слишком вымотался, да к тому же ничего не соображал, и вдобавок его мучила боль. Поначалу смутно, нечетко он увидел крылья мотылька.

Краски набегали, точно волны прибоя, узоры колыхались подобно анемонам, чарующие тени разворачивались с пугающей нежностью. Обочь мотылька играли одинаковые, как две капли воды, мозаики из полуночных оттенков, воровски проскакивая в оптический нерв Айзека, и растекались по его разуму.

Айзек видел, что мотылек медленно продвигается к нему по мусорным отложениям, видел абсолютно симметричные закручивающиеся и трепещущие крылья. Они-то и обрушивали на него визуальный наркотик.

А затем будто маховик сорвался в мозгу, рассудок исчез, осталась только вереница снов. Из глубины мозга поднялась пена воспоминаний, впечатлений, сожалений. На действие сонной дури это не было похоже. Не осталось эго, способного наблюдать за происходящим и удерживать связь с сознанием. На сей раз сны не пришли извне. Они были его собственными, но он не мог следить за тем, как они вскипают, — он сам был этой пеной образов, он сам был и воспоминаниями и символами. Айзек был памятью о родительской любви, о глубоких сексуальных фантазиях, о диких невротических измышлениях, о чудовищах, о приключениях, о логических противоречиях. Он был нарастающим самовоспоминанием; он был подсознанием, мутирующим, торжествующим над познанием, над размышлением, над логическим осмыслением; он был каждой новой порцией грез, что всплывала из недр разума и добавлялась к уже и без того кишащим кошмарам кошмары они прекратились.

Внезапно все прекратилось, и Айзек закричал. Встряска была очень сильной и очень жестокой. Это реальность выдернула его из мира недобрых чар, затащила обратно в себя.

Он растерянно озирался. Разум резко расслоился, подсознание провалилось в свои глубины. Айзек тяжело сглотнул. Такое чувство, будто рассудок недавно взорвался, а теперь восстанавливается, собирая обрывки.

Он услышал голос Дерхан, она заканчивала какую-то фразу.

— …Невероятно! — кричала она. — Айзек, Айзек, ты меня слышишь? Как себя чувствуешь?

Айзек закрыл глаза, медленно открыл. Постепенно ночной пейзаж разрешился на детали. Он неуклюже, на четвереньках двинулся вперед и понял, что конструкция его больше не держит, что это только навеянная мотыльком сонливость мешает ему встать.

Он поднял взгляд, стер кровь с лица.

Чтобы осмыслить увиденное, понадобилось время. Никто не держал и Ягарека, и Дерхан. Они стояли на краю площадки. Ягарек успел снять капюшон с птичьей головы. Оба застыли в позах беглецов на высоком старте, готовые сорваться с места и понестись в любом направлении. Оба смотрели на середину мусорной арены.

Перед Айзеком находилось несколько больших конструкций, что стояли позади него, когда приземлился мотылек. Сейчас они суетились вокруг огромной раздавленной твари.

Над разровненным для Совета конструкций местом нависала стрела высоченного подъемного крана. Прежде она находилась над рекой, но, пока Айзек был под гипнозом, стрела проплыла над высокой оградой свалки, и ее груз замер как раз над серединой арены.

И вот теперь груз лежал на земле. Совсем недавно это был деревянный ящик, огромный, выше человека. Доски превратились в щепу, содержимое ящика в холмик из чугуна, угля и камня — самого тяжелого мусора, собранного на свалках Грисского меандра.

И этот мусор все еще сыпался между разошедшимися, растрескавшимися досками. Под ним, слабо корчась и жалобно стеная, лежал мотылек. Но он уже превратился в безобидную лепешку. Расколотый экзоскелет, изорванная плоть; крылья изломаны и похоронены под тяжелым мусором.

— Айзек, ты видел? — шепнула Дерхан.

Он отрицательно качнул головой. Прийти в себя от крайнего изумления было нелегко. Айзек медленно поднялся на ноги.

— Что тут произошло? — кое-как выговорил он.

Собственный голос показался неприятно чужим.

— Ты почти минуту пробыл в отключке, — поспешила объяснить Дерхан. — Он тебя захватил. Я кричала, но ты никак не реагировал… А потом… а потом вперед двинулись конструкции. — Она говорила таким тоном, будто не могла поверить в увиденное. — Двинулись на тварь, и она их вроде как почуяла и… и забеспокоилась. Отступила чуть назад, еще шире расправила крылья. Чтобы не только тебя, но и конструкции облучать своими красками, а они все идут и идут.

Дерхан, спотыкаясь, пошла к Айзеку, по ее щеке стекала вязкая кровь — открылась нанесенная Ткачом рана. По широкой дуге Дерхан обогнула полураздавленного мотылька, тот при ее приближении заблеял, тихо, с мольбой, ну в точности ягненок. Она испугалась, но тварь уже не могла причинить вреда. Тварь была побеждена. Ее изуродованные крылья были завалены мусором.

Дерхан обняла Айзека трясущимися руками, оглянулась еще раз боязливо на мотылька, а потом посмотрела Айзеку в глаза:

— Им все нипочем, идут и идут, а мотылек… мотылек пятится и крылья топорщит, не отпускает тебя, но видно, что боится, растерялся. А пока он пятился, двигался кран. Мотылек его не чуял, хоть и земля дрожала. Потом конструкции вдруг замерли, а мотылек ждет… И — бац! — ящик сверху!

Дерхан снова оглянулась на груду неорганического мусора, перемешавшегося с органикой. Мотылек жалобно пищал.

За спиной у Дерхан шагала по арене аватара Совета конструкций. Остановилась в трех футах от мотылька, который выбросил язык и попытался обвить им лодыжку мертвеца. Но он был слишком слаб и медлителен, и аватара даже не пыталась уклониться.

— Мой разум он чувствовать не способен, я для него невидим, — сказал нагой человек. — Он слышит меня, реагирует на приближение физической массы, но психика моя для него недосягаема. И зомбировать меня он не способен. Какие бы формы ни принимали крылья, как бы ни менялись их узоры, — я к этому невосприимчив. Дело в том, что я никогда не сплю. Я — вычислительная машина. Путем расчетов я пришел к открытию процесса мышления, а снов у меня не бывает. И неврозов не бывает, и подсознания нет. Сознание мое — всего лишь без конца улучшающаяся способность вычислять, ничего общего с той странной сущностью, что обитает в вашем разуме. Никаких скрытых пластов, никаких потаенных глубин. Никакой пищи для мотылька. Он прилетел в надежде утолить голод, а я его обманул. — Человек оглянулся на стонущего калеку. — И я его убил.

— Мыслящая машина… — прошептала Айзеку потрясенная Дерхан.

Айзек медленно кивнул.

— Ну а меня-то за что… вот так? — спросил он с дрожью в голосе, видя, как сочащаяся из его носа кровь капает на сухую землю.

— Путем вычислений я пришел к выводу, что это необходимо, — бесхитростно объяснил Совет конструкций. — Подсчитал с большой долей вероятности, что так можно убедить вас в моей полезности и одновременно уничтожить мотылька. Хотя бы наименее опасного из стаи.

Айзек с отвращением покачал головой.