Книга Поместье-зверинец - Джеральд Даррелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ночью Н’Понго, как обычно, спал на своей деревянной полке, а Ненди с видом закоснелой суфражистки свернулась калачиком на полу. Весь следующий день они препирались, выясняя, кому занимать какое место. Шла разборка правил этикета. Можно ли Ненди раскачиваться на веревке, когда Н’Понго сидит на балке? Можно ли Н’Понго таскать у Ненди морковку, хотя она меньше той, которую дали ему? Это было такое ребячество, как всеобщие выборы, но в три раза увлекательнее. К вечеру Ненди добилась победы «списка горилл женского пола», и на полке они устроились вместе. Судя по тому, как Н’Понго прижимался к ней, он был вовсе не против такого вторжения в его спальню.
С самого начала было ясно, что брак наших горилл будет удачным. Они явно обожали друг друга, несмотря на несходство характеров. Н’Понго — завзятый весельчак и паяц, Ненди — куда более уравновешенная и осмотрительная, склонная к самоанализу. Он дразнил и задирал ее без конца, но она понимала, что делается это без всякой злобы, просто ради потехи. Правда, иногда его выходки приводили ее в отчаяние; должно быть, она чувствовала себя как женщина, соединившая свою судьбу с человеком, который специализировался на грубых шутках. Когда терпению Ненди приходил конец, она, оскалив зубы и сверкая глазами, гонялась по клетке за обидчиком, а он улепетывал от нее, истерически хихикая. Если ей удавалось поймать Н’Понго, она барабанила по нему кулаками, а он, свернувшись клубком, лежал на полу и посмеивался, сверкая веселыми, озорными глазами. С таким же успехом она могла колотить своими могучими ручищами глыбу цемента. Наконец Ненди надоедало попусту колошматить мускулистое тело супруга, и она удалялась в другой конец клетки. А Н’Понго садился, стряхивал с себя опилки и выбивал победную дробь на собственной груди и животе, после чего, скрестив руки и блестя глазами, принимался размышлять, чем бы еще досадить своей жене.
Приобретение пары столь редких и ценных животных казалось мне немалой удачей. Но тут же я почувствовал, что отныне нам предстоит жить в постоянной тревоге за их здоровье и благополучие. Стоило Ненди или Н’Понго чихнуть (скажем, опилки в нос попали), как мы уже ходим сами не свои от беспокойства. Вдруг у них начинается воспаление легких? Или что-нибудь похуже? Стул горилл стал главным предметом наших разговоров. Я постарался обеспечить зоопарк надежной связью. Как ни мала наша территория, иногда бывало трудно найти нужного человека. В различных стратегических точках мы укрепили на стенах маленькие черные коробки, через которые служащие могли разговаривать с главной канцелярией. Одна такая коробка находилась в моей квартире, так что меня держали в курсе дел и извещали, если случалась какая-нибудь беда. Но однажды, когда у нас в гостях сидели люди, с которыми мы только что познакомились, я усомнился в мудрости этой системы. У нас шел нередкий в таких случаях пустой разговор о высоких материях. Вдруг черная коробка на книжной полке издала предупреждающий щелчок, и не успел я подбежать и выключить ее, как замогильный голос молвил:
— Мистер Даррелл, у горилл опять понос.
Трудно придумать другую реплику, способную так основательно испортить вечеринку.
При всем том Н’Понго и Ненди росли не по дням, а по часам, и, к счастью, их миновали все болезни, которых мы опасались.
Но вот Н’Понго по-настоящему занемог. Я только что собрался ехать в трехнедельный отпуск на юг Франции. (Впрочем, это был не совсем отпуск, нас сопровождал режиссер из Би-би-си, которого я надеялся убедить сделать фильм об острове Камарг в дельте Роны.) Мы уже заказали номера в отелях, нас ждало множество людей, от тореадоров до орнитологов, все было на мази. Вдруг за четыре дня до вылета заболел Н’Понго. Куда девались его веселье и жизнерадостность. Обхватив плечи руками, он лежал на полу или на полке и безучастно глядел в пространство. Ел он ровно столько, сколько требовалось, чтобы не умереть с голоду. Единственный симптом — острый понос. Незамедлительно были сделаны все анализы, выполнены все предписания ветеринаров и медиков, но болезнь оставалась неразгаданной. Н’Понго, как всегда бывает с человекообразными обезьянами, худел с ужасающей быстротой. На второй день он и вовсе отказался есть, не захотел даже пить молоко, лишив нас возможности давать ему антибиотики. Лицо его прямо на глазах осунулось и сморщилось, могучее тело отощало. Славное, круглое брюшко вытянулось, стали выпирать ребра. И когда понос стал кровавым, большинство из нас потеряли надежду спасти Н’Понго. Если бы он хоть что-то ел, у него были бы силы сопротивляться неведомой болезни и, может быть, он справился бы со страшной меланхолией, которая обычно одолевает человекообразных обезьян.
Мы с Джеки отправились на рынок в Сент-Хельер и стали обходить живописные прилавки, окружающие чудесный викторианский фонтан с гипсовым херувимом, пальмами, пушистым адиантумом и непременными обитателями — пухлыми золотыми рыбками. Что взять, чем соблазнить Н’Понго? Ведь он и так привык к роскошному, разнообразному столу. Потратив уйму денег, мы нагрузились редкими в это время года овощами и