Книга Корпорация "Попс" - Скарлетт Томас

— Что ж, симпатичная маленькая забегаловка, — говорит Киеран, как обычно, громко, растягивая слова. — О, смотрите. Вон эта, как ее там…

— Алиса, — говорит Вайолет.

Сидеть в кафе одной всегда здорово, пока туда не войдет группа твоих знакомых. Теперь, раз уж они произнесли мое имя, придется мне поднять взгляд.

— Приветики, — говорю я.

— Как твое ничего? — говорит Киеран. — Тебя вся эта средневековщина так же прикалывает, как нас?

— Да, тут мило.

— Мы бы к тебе присоединились, но…

— Нет-нет, ничего страшного. Я все равно ухожу.

Залпом допиваю кофе и тушу сигарету. Расплачиваюсь у стойки и быстро сваливаю. Где бы уединиться, чтобы расшифровать послание? Вновь выхожу на главную улицу и сворачиваю влево, вниз по склону холма. Прохожу сквозь крохотный крытый парад лавок в средневекового вида домиках по одной стороне улицы; напротив шипит и гудит кишащий народом рынок. Вижу вдали «Бутс», вот только рядом с ним — никаких стендов в защиту прав животных, вообще ничего. Миную скучную книжную лавку со сверкающими корпоративными бестселлерами в витрине, и магазин этнической музыки. Эй, должно же быть подходящее место! Потом я вдруг натыкаюсь на маленький музей. Ну конечно. В легкой паранойе проверяю, нет ли за мной «хвоста» и ныряю внутрь. Гомон рыночных торговцев, голоса детей, шум машин и шорох продуктовых пакетов стихают, словно кто-то повернул выключатель. Я в прохладной тихой комнате с полированным деревянным полом и столом в дальнем углу. Я подхожу к нему, минуя рейки с футболками, на которых красуются изображения замка и музея, и стеллажи с книжками по местной истории и игрушками «на историческую тему»: марионетками и куклами, которые надо вырезать из картона, — «Попс» еще в 80-х прекратила выпускать такие штуки.

— Здравствуйте, — говорю я пожилой женщине за столом. — Один билет для взрослого, пожалуйста.

— Вы из Тотнеса?

— Нет, — отвечаю я, глядя на стопку буклетов, рекламирующих некоторые достопримечательности музея. На одной картинке показано, что музей раньше был домом купца. Внутри буклетов — информация о текущих выставках. Тут есть викторианская аптека, экспозиция исторических костюмов и — что это? — «Кабинет Чарлза Бэббиджа»? Это слишком дико. Откуда у них здесь кабинет Чарлза Бэббиджа? Он же в Лондоне работал, я точно помню. Именно из Лондона он руководил своей яростной кампанией против шарманщиков и уличных музыкантов. Я трясу головой, как обычно делаешь, стараясь стряхнуть наваждение, и смотрю еще раз. «Кабинет Чарльза Бэббиджа», черным по белому.

— С вас 1 фунт 60 пенсов, — говорит женщина.

Достаю мелочь.

— Меня интересует кабинет Чарльза Бэббиджа.

— О да, — кивает она. — Это на верхнем этаже. История вычислительных машин. Очень популярная экспозиция. Подниматься надо вон по той лестнице.

Деревянные ступеньки поскрипывают. Есть тут еще хоть кто-то, кроме меня? Судя по тишине, музей пуст. Миную один этаж, потом другой, перемещаясь, чудится мне, тем дальше назад во времени, чем выше в пространстве. Всюду темные углы и щели, и я вижу комнаты с наклонными полами, указатель на викторианскую аптеку, рукава и брючины исторических костюмов. Дойдя до верхнего этажа, я понимаю, что реально заворожена и чуть ли не напугана царящей здесь мертвой тишиной. Вот табличка: «Кабинет Чарлза Бэббиджа». Вхожу. И там, в углу комнаты, за рабочим столом сидит сам Чарлз Бэббидж.

— О господи! — взвизгиваю я, отпрыгивая назад.

Если он поднимет на меня взгляд, я сдохну на месте. Точно сдохну. Смотрю на него. Ничего не происходит. Приглядываюсь. Это модель в человеческий рост, усаженная за стол, как восковая фигура. Кто это придумал? Ничего страшнее в жизни не видела. Он такой… живой. Уверена: его пластиковые глаза провожают меня, пока я брожу по комнате, рассматривая изображения моделей Разностного Двигателя и эскизы Аналитического Двигателя (подлинники находятся в лондонских музеях). Оказывается, Бэббидж родился здесь, в Тотнесе, и в местной промзоне есть улица, названная в его честь. Я рассматриваю экспозицию, посвященную истории вычислительной техники, и фриз по мотивам биографии Бэббиджа. Под стеклянными колпаками красуются маленькие «Зэд-Экс Спектрумы» и микрокомпьютеры «Би-Би-Си»; на вид они почти такие же древние, как Разностный Двигатель.

На дальней стене кабинета — портрет Ады Лавлейс. Иду посмотреть. «Ада Лавлейс, дочь лорда Байрона», гласит надпись на табличке. Распечатка сообщает мне то, что я уже знаю, — ее мать не хотела, чтобы дочь была развращена поэзией, как отец, и поэтому отдала ее учиться математике и точным наукам. В 1843 году Ада вышла замуж за графа Лавлейса. Когда она перевела итальянские конспекты Бэббиджевых разработок нового Аналитического Двигателя, Бэббидж предложил ей добавить комментарии. Ее комментарии получились втрое длиннее оригинальной статьи. Ада и Чарлз продолжили переписку. Ада написала статью, опубликованную в 1843 году. В ней она предсказывала, что Аналитический Двигатель может быть использован для сочинения сложной музыки, рисования графики и вообще для всяких художественных и научных проектов. Ее предсказания сбылись. Она была героиней моей бабушки.

Никто сюда не придет, Алиса. Расслабься. Может, тут и расшифровать? А вдруг еще кому-то захочется посмотреть на Бэббиджа? Надо думать, если кто и появится, я услышу скрип ступенек. Я прикидываю, что у меня будет по крайней мере полторы минуты на отступление, и сажусь на пол под портрет Ады Лавлейс, скрестив ноги на твердом деревянном полу — сумка под боком, я готова, если придется, бросить свою затею.

Не. Это первое слово. О'кей. Открываю страницу 343. Девятое слово — либо «уходи», либо «молча», в зависимости от того, посчитал ли мой корреспондент дефисную конструкцию («кое-как») за два слова или за одно. Не молча. Ну, это ерунда какая-то. Не уходи… Чтоб я сдохла. Да кто мне это прислал? Следующие пары чисел почти совпадают: 363, 97 и 363, 98. Два слова подряд. Открываю страницу 363 и считаю слова. 97-е — «дай», 98-е — «сдачи». Дай сдачи.

Ближайшие минут десять я сижу, считая слова, и у меня получается следующее: Не уходи дай сдачи сражайся с корпоративным врагом встретимся в твоей комнате сего дня вечером в восемь это война. Умереть не встать. Сперва я на миг инстинктивно отказываюсь понимать, что это на самом деле значит, и внезапно вспоминаю про Фрэнсиса Стивенсона и таинственный текст, с помощью которого он зашифровал свою карту сокровищ. Вспоминаю, как дедушка объяснял, что всегда нужно задумываться: в каких книгах найдутся нужные слова для твоего особого сообщения? Я смотрю на лексику письма. Сражайся, корпоративным, врагом, война. Ни одного из этих слов не найти в той книжке про девочку и коня, которую я послала. Я улыбаюсь, глядя на раздробленное слово «сегодня», написанное в письме через пробел. Как ни странно, иногда простое слово, вроде «сегодня», трудно отыскать даже в длинном тексте. «Женщина на обрыве времени» написана в прошедшем времени, а это значит, что слово, относящееся к настоящему, может найтись только в прямой речи.