Книга Пари - Айя Субботина

на выглядывающую из-за плеча Лекса меня.

— Даже не думай, — тихим свистящим голосом предупреждает Лекс, но я абсолютно уверена, что если этот придурок вздумает протянуть ко мне руки — Лекс сломает обе, и даже запасные, если вдруг они у этого мутанта припасены на такой случай.

— Что у тебя в башке?! — продолжает орать Тихий, но лезть в драку уже явно раздумал. — Ты забыл, что она такое?!

— Ты бухой что ли? Вали домой, Тихий, пока это не закончилось чем-то очень хуевым для нас обоих.

Щенок снова возмущенно лает, заставляя Тихого сфокусировать на мне внимание. Он реально не в кондиции — взгляд злой, но ему всегда нужно время, чтобы сконцентрировать внимание на мне или на Лексе. Мне этот тип никогда не нравился — если Лекс всегда старался думать о хорошем, то у Тихого на эту жизнь были исключительно мрачные планы. Как они вообще дружат до сих пор — для меня загадка. Но как бы сильно мне не нравился Тихий, пьяным я его вижу впервые.

— Ты реально что ли? — Тихий внезапно перестает быковать и таращится на Лекса даже почти с удивлением. — Брат, ну что за на хуй? Что у тебя в башке?

— Как же ты заебал уже. — Наступает очередь Лекса злиться. Между нами есть просвет, но я все равно чувствую каким раскаленным стал воздух вокруг него. Кажется, даже потрескивает от напряжения, так, что можно заряжаться как от повербанки. — Я сам разберусь со своей жизнью, Тихий. Сам, понятно тебе?

— Она там рыдает вся! — орет Тихий. Его язык начинает так жестко заплетаться, как будто он выпил бутылку водки в три глотка, прежде чем устроить мордобой, но развезло его только сейчас. — Я позвонил просто сказать, что ты, блядь, в порядке, а то у тебя же из-за этой блядины не было ни минуты свободной на женщину, которая… как… блядь, она же как солнышко, Лекс.

— Иди проспись, — отчеканивает Лекс, проводит рукой по лицу, и я только теперь замечаю, что у него тоже идет кровь.

Внутренности моментально леденеют.

Боже, а если бы этот гиббон был трезвым?! Да он бы просто убил Лекса и все!

Возня около входа в гостиницу подсказывает, что там не стали ждать кровавой трагической развязки и все-таки вызвали охрану. К нам уже идут несколько сотрудников крепкого мужского телосложения.

— Тихий, у тебя есть последний шанс свалить, — предупреждает Лекс. — Или придется объясняться за это хулиганство с местной полицией.

«Хорошенькое хулиганство», — мысленно ворчу я.

— Ты ни хрена ее не заслуживаешь. Гондон ты, Яновский, просто штопаный гондон.

Тихий демонстративно плюет ему в ноги, поворачивается и пошатывающейся походкой уходит. Охрана гостиницы пытается разузнать, что случилось, но Лекс просит их ничего не предпринимать, объясняя, что это его приятель и они уже все выяснили, поэтому никому не доставят неприятностей. Хотя насчет Тихого я бы поспорила — мало ли на ком решит сорвать зло эта неуравновешенная туша.

Нас проводят в холл гостиницы, где девушки с ресепшена уже позаботились об аптечке. Наперебой предлагают оказать первую медицинскую помощь или отвезти в больницу, но Лекс отказывается и упрям прет до лифта. Я хватаю аптечку и бегу за ним.

— Я в порядке, Вик, — говорит он очень холодно и сдержано, когда кабинка ползет вверх.

В порядке?! С кровью на подбородке и синей щекой размером с дыню — это называется «жесть!», а не «в порядке». Хотя, конечно, я не представляю Лекса рыдающим и причитающим. Не могу даже вообразить обстоятельства, при которых он бы ныл и просил обезболивающие. Марата однажды просто пчела укусила — так вони и предсмертных стонов было столько, что мне пришлось вызывать ему «скорую», хотя никакой аллергии, как потом выяснилось, у него и в помине никогда не было.

— Давай я побуду тебе родной матерью, — говорю я, подталкивая Лекса к дивану, как только мы заходим в номер.

— А можно не так радикально? — все еще угрюмится он.

Надо где-то записать, что злой мужик шуток не понимает.

Я усаживаю щенка на пол, на заранее купленную пеленку, а чтобы он не совал свой мокрый любопытный нос с в наши дела, сразу предлагаю погрызть резиновую утку, в которую он тут же цепляется с видом потомственного охотника на крупную дичь.

— Так, а теперь ты. — Открываю аптечку, нахожу хлоргексидин, тканый медицинский скотч и еще кучу всего, кроме одного — ваты. Плюнув, лихо отдираю кусок от подола рубашки, смачиваю его в дезинфекторе и прикладываю к тому месту на щеке Лекса, которое полностью залито кровью.

Он только еле слышно шипит, но даже не дергается, пока я аккуратно промываю кожу, добираясь до раны. Заранее страшно, что я могу там увидеть. А что, если мясом наружу?

— Вика, — Лекс несколько раз повторяет мое имя, мешая сосредоточиться. — Вот.

И протягивает маленький тубус с ватными дисками, которые все это время лежали у меня перед носом.

— Ну… значит, будешь должен мне новый костюм, — беззаботно пожимаю плечами. Ну а что? Пусть скажет спасибо, что я в обморок от вида крови не упала, хотя такое за мной пару раз водилось.

— Да я как бы и не против… — уже изменившейся, подозрительно тягучей интонацией, говорит он.

Скосив взгляд понимаю, что пока я согнула его голову вниз, чтобы лучше промыть еще одно место около уха, Лекс разглядывает мой практически полностью оголенный живот.

— Протянешь руки, Яновский, и я знаешь куда тебе это затолкаю? — Под «этим» не подразумеваю ничего конкретного, потому что под рукой кроме ватных кругляшей и пары бутылочек ничего нет. Разве что попытаться использовать в качестве профилактики наглости тюбик с ранозаживляющей мазью сразу после того, как использую ее по назначению. — А теперь, когда жизни моего драгоценного начальника больше ничего не угрожает, может, расскажешь, что случилось.

— Может, не расскажу, — довольно грубо отвечает Лекс.

— Твой лучший друг назвал меня ебучей шлюхой и блядиной, тебе не кажется, что я имею право знать, в чем провинилась на этот раз?

Пока я мажу Лекса толстым слоем мази, от которой он шипит словно черт от ладана, прокручиваю в памяти все, что кричал Тихий. Звучало это так, будто между Лексом и его Эстеткой не просто пробежала черная кошка, а пронеслась целая эскадрилья чертей. Но вдруг я чего-то не понимаю?

— Я прошу прощения за его слова, Вика.

— Да больно плевать на него с высокой колокольни, — хмыкаю, потому что Тихого в глубине души всегда считала крайне отбитым типом, способным вообще на все. Обматерить женщину — это вообще самый минимум