Книга Кухонный бог и его жена - Эми Тан

вскрывать следующую комнату.

— Что до нас, — сказала У Ма, — нам все равно, что станет с этим домом. Он может его хоть весь разобрать, нас это уже не касается. Завтра мы уезжаем в Яньтай, поживем у моего брата. Он уже пригласил нас.

На ее лице воцарилось удовлетворенное выражение.

Теперь обе смотрели на меня и ждали, что я скажу. Во мне бушевало так много чувств сразу: я горевала по умершему отцу, злилась на Вэнь Фу, грустила о том, что Сань Ма и У Ма уезжают. Все меняется, а мы остаемся беспомощными и лишенными надежды.

— Ай, какая горькая новость! — вздохнула я. — Так сразу ее не проглотить. Как страшно в таком почтенном возрасте остаться ни с чем, да еще понимая, что твое золото достанется скверному человеку! Это кошмарно!

Сань Ма нахмурилась:

— В доме нет никакого золота! Разве ты нас не слушала? Мы знали твоего отца. С чего бы он стал оставлять золото тому, кого ненавидел? Он очнулся в последний раз, чтобы сыграть с ним злую шутку. Это все равно что проклясть.

— Но ради чего? Ведь Вэнь Фу разрушит весь дом! — воскликнула я.

— Ради чего? Не думаешь ли ты, что ты была единственной, кому твой муж поломал жизнь? А теперь с ним то же самое сделал твой отец. Теперь Вэнь Фу бредит его словами, и этот дом свалится ему на голову. Вот ради чего!

А вот телеграмма, которую я послала Джимми, спрашивая, могу ли я приехать в Америку и стать его женой. Видишь, он до того обрадовался ей, что сохранил. Только его ответа у меня не сохранилось.

И сейчас я расскажу тебе, почему. Об этой части своей жизни я и боялась тебе рассказать. Я всегда хотела о ней забыть.

24. УСЛУГА

Однажды тетушка Ду приготовила для меня сюрприз: привела Хулань. К тому же та ждала ребенка! От счастья я заплакала. Она тоже плакала, но от грусти, что видит меня в тюрьме. Шел февраль 1949-го, и я уже провела в тюрьме больше года.

Мы с ней переписывались все это время. Я ей написала раз пять, она мне — раза три. Она все время просила прощения: дескать, теперь, когда Цзяго больше нет, у нее с грамотностью не очень. Помня, как, по словам тетушки Ду, горевала Хулань, я не жаловалась на то, что письма были нечастыми и путаными. В последнем она говорила, что у нее есть для меня какая-то новость. Какая, она так и не сказала, лишь написала, что она счастлива и надеется, что я тоже за нее порадуюсь. Так вот, значит, что это была за новость: она опять вышла замуж. Ее второго мужа звали Куан Ань. Да, именно такое имя носил дядюшка Генри до того, как стать Генри Квоном. О, тогда он выглядел совсем иначе: худой, с копной густых волос. И очки носил с линзами потоньше, чем сейчас. Я бы не назвала его красавчиком, но он был мил и умел поддерживать беседу. Хелен может сама тебе рассказать, как они познакомились. Всего через полгода после смерти Цзяго. И, наверное, она скажет тебе, что это была любовь с первого взгляда. Ну, может, что касается него, это и правда. Она же всегда была практичной. Увидела шанс и воспользовалась им. И в этом нет ничего плохого.

Я так говорю потому, что знаю, как сильно Хулань любила Цзяго. Она смотрела на него с тем же восторгом, что мы с твоим отцом — друг на друга. И, думаю, жалела только о том, что Цзяго любил ее не так, как она его. Ее любовь к нему была обожанием, а его к ней — привязанностью.

А вот Куан Ань сходил по ней с ума! Он был готов для нее на все что угодно. И вот она попросила его помочь мне выбраться из тюрьмы. Он служил в военном ведомстве на севере, но когда коммунисты захватили север, они изгнали всех прежних военных управленцев. Поэтому они с Хулань сначала переехали в Тяньцзинь, а когда и этот город захватили, в Шанхай. Бывший одноклассник Аня стал какой-то важной шишкой, руководил учебными учреждениями всей провинции и тоже имел связи с юристами, судьями и полицией. Хулань говорила, что Аню достаточно сказать одно слово этому другу, и оно будет передано по цепочке, пока не дойдет до тех, кто может выпустить меня из тюрьмы.

Я ей поверила, но не стала спрашивать, действительно ли Куан Ань имеет такой вес. Послушает ли его этот друг? Когда сидишь в тюрьме, и тебе предлагают призрачную, но все же надежду, ты хватаешься за нее без лишних вопросов. И тебе уже не важно, кто тебе ее дает.

Я провела в тюрьме еще около пары месяцев, и однажды ко мне пришел человек и сказал:

— Цзян Уэйли, можешь идти.

И все. Я не задавала вопросов, и никто не стал мне ничего объяснять. Я подержалась за руки со своими соседками по камере и пожелала им лучшей жизни. Когда я хотела сказать им что-то еще, они просто выгнали меня, сказав, что стоит поторопиться, пока мне не изменила удача.

Перед тем как выпустить меня через главные ворота, начальник тюрьмы дал мне подписать документ, подтверждающий мое освобождение. В графе для объяснений причины стояло: «судебная ошибка». Ты можешь себе представить, что я чувствовала? Я провела в тюрьме больше года из-за судебной ошибки! Я была счастлива и в то же время заливалась слезами. А еще меня переполняла злость.

Тетушка Ду ждала меня у здания тюрьмы. Мы сели на автобус, чтобы ехать домой, в квартиру, в которой я некогда жила с Джимми. По дороге я заметила, как сильно изменился город. Закрылись банки, магазины, школы и рестораны. На улицах было много машин, забитых людьми и их пожитками так плотно, что они торчали из окон.

Я слышала, что по Нанкин-роуд каждый день проходят сто тысяч человек. В день, когда я вышла из тюрьмы, все эти люди обзавелись тележками и нагрузили их всякой всячиной, причудливо сочетающейся между собой: например, мешками с рисом и норковыми шубами. Тетушка Ду сказала, что они направляются на железнодорожный вокзал и в порт, чтобы успеть убраться из Кантона и Гонконга до того, как туда придут коммунисты.

Когда я пришла домой, Хулань готовила. Она подбежала ко мне,