Книга Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 24. Аркадий Инин - Скибинских (Лихно)

о других женщинах все. И с удовольствием делится своими знаниями с мужчиной. Ему, доверчиво-наивно восхищающемуся чьим-то солнечным загаром и нежной кожей, всезнающая женщина не преминет сообщить про ультрафиолетовую лампу и следы трех подтяжек на шее.

Попробуйте поставить эксперимент, скажите женщине про другую женщину что-нибудь вроде:

— О, какая блондинка!

— Крашеная! — усмехнется женщина.

— А какая улыбка!

— Тридцать два куска пластмассы! — поморщится женщина.

— Но какой прикид, все от Диора!

— С барахолки в Коньково! — уточнит женщина.

Впрочем, этот эксперимент не очень чист, так как в нем болтается мужчина.

Гораздо чище и нагляднее все выглядит, когда женщины встречаются один на один, в смысле — одна на одну:

— Сколько лет, милочка, сколько зим! О, у тебя седина? Прелестно! Что за краска?

— Какая краска, милочка, это уже мои собственные…

— Перестань! В твои годы седина — прелестно! Краска импортная?

— Да нет же, клянусь, это мои волосы!

— Твои?! Милочка, надо срочно покраситься. В твои годы седина — это ужасно!

Про все про это замечательно сказал восхитительный Марк Твен: «Лучшими судьями для женщины могут быть сами женщины». И добавил: «Палачами — тоже».

Совершенно особое и практически неописуемое явление — это молчаливый взгляд одной женщины на другую женщину. Но так как я тысячекратно наблюдал это, рискну все же попытаться описать.

Итак, женщина идет по улице. А навстречу ей идет другая. За несколько шагов на подходе взгляд женщины напрягается, четко фокусируясь на встречной. Затем ее глаза производят мгновенное объемное фотографирование, не упуская ни единой детали фигуры и одежды. Потом в глазах женщины начинается экспресс-анализ увиденного. И, наконец, в них запечатлевается результат анализа: явная зависть, или, наоборот, торжествующее превосходство, или — что гораздо реже — спокойное равнодушие.

Надо ли уточнять, что эта глазоскопия при появлении другой женщины производится не только на улице, но и в театре, в магазине, в транспорте — где угодно.

И уж вовсе не надо уточнять, что описанную процедуру совершает не только взгляд рассматриваемой нами женщины, но и взгляд женщины, встречной по отношению к рассматриваемой.

Все эти мои пространные наблюдения концентрированно изложила польская художница Янина Ипохорская: «Взгляд одной женщины на другую напоминает контроль багажа на таможне».

Наконец, придется сказать и о главном.

До сих пор я иллюстрировал единичный случай — женщина и другая женщина. Но неизбежно приходит пора рассмотреть и случай множественный — женщина и другие женщины. А это уже — женский коллектив, это уже — просто беда, это — катастрофа.

И описать все это я даже не берусь, потому что мое скромное дарование пасует там, где бессилен даже могучий талант.

Скажу лишь одно: если бы Лев Толстой попал в женский коллектив, он бы превратился в Салтыкова-Щедрина.

ЖЕНЩИНА И СКАНДАЛ

Многоопытные французы утверждают, что женщина из любого пустяка может сотворить три вещи: шляпку, салат и скандал.

Я не специалист по шляпкам, еще менее — по салатам, но я постоянный и активный участник женских скандалов. С потерпевшей стороны.

И если салат я могу только отведать, а шляпку оценить, то про женские скандалы я могу бесконечно говорить.

И содрогаться!

Поводов для скандала может быть множество, но истинная причина скандала одна — сама женщина.

Женщине скандал необходим. Как свежий воздух, как живительный витамин, как подтверждение того, что пороха в ее пороховнице еще не меньше, чем пудры в ее пудренице.

Отбросим сразу скандалы проходные: на улице и на работе, в магазине и в транспорте… Это так, проба пера, разминка мускулов, тренировка нервов перед главным и настоящим скандалом — тем, что женщина устраивает мужчине.

Для возжигания костра скандала годится любой горючий материал, даже самого противоположного свойства.

Немытая посуда («Ну сколько можно твердить, что у меня не сто рук, сделай хотя бы это!») или, наоборот, вымытая посуда («Ну сколько можно твердить, лучше не берись, если не можешь вымыть ее чисто!»); разбросанная одежда («Ну сколько можно твердить, что это квартира, а не свинарник!») или, наоборот, аккуратно развешенная одежда («Ну сколько можно твердить, что после твоей идиотской приборки ничего невозможно найти!»); не вбитый гвоздь («Ну сколько можно твердить, что если у тебя нет мозгов, то хотя бы должны быть руки!») или, наоборот, вбитый гвоздь («Ну сколько можно твердить, что нельзя дырявить стены где попало!»).

Женский скандал не имеет четко осмысленной драматургии. Он может начаться с конца и закончиться началом, а может просто ходить по кругу, возвращаясь к одним и тем же фактам и аргументам бесконечное число раз.

Женщина — поэт скандала, она действует с легкостью Моцарта, а не с рациональностью Сальери.

Психология развития скандала соответствует женской психологии вообще, которую грубо, но точно формулирует известный анекдот:

— Милая, мне кажется, ты не права…

— Ах, я не права?! Но если я не права, значит, я говорю неправду, значит, я вру, а если я вру, значит, я брешу, но брешут только собаки… Мама, он меня сукой назвал!

Да, женщина поэт, творец скандала. Но не новатор, а консерватор, даже традиционалист.

Возьмем, к примеру, опорный скандальный тезис: «Я отдала тебе лучшие годы моей жизни!»

Казалось бы, он уже так набил оскомину, так затаскан не только по жизни, но даже по анекдотам, что более невозможен для произнесения. Но нет, он все произносится и произносится с тем же первозданным накалом страсти, с тем же бурным потоком слез, словно никто и никогда до этой женщины этих слов не произносил.

Женщина не холодный стратег, просчитывающий все ходы предстоящей битвы, а спонтанный тактик, бросающийся в пучину скандала по принципу Наполеона: «Главное ввязаться в сражение, а там поглядим!»

Но при этом женщина очень точно ощущает необходимый момент завершения скандала, край пропасти, в которую можно рухнуть, последнюю черту, которую не следует переступать. Ведь еще чуть-чуть, и мужчина не просто хлопнет дверью, а захлопнет ее за собой навсегда.

Однако не надейтесь на столь простую и облегчающую развязку. В самый последний миг срабатывает тончайшее женское чутье, и вот уже она переходит с оглушительного крика на чуть слышный стон, и вот уже она хватается за сердце, и вот уже она теряет сознание…

И даже самый без вины виноватый, самый тупо бесчувственный мужчина останавливается на пороге.

А распахнутая им дверь тихо покачивается, так и не захлопнувшись навсегда.

Только не надо делать примитивный вывод, будто женщина в скандале играет.

Что вы, женщина в скандале живет!

И бушует она искренне, и сердце у нее схватывает искренне, и шепча «я умираю», она искренне собирается в мир