Книга Каменная ночь - Кэтрин Мерридейл

Первые заявления в печати звучали в свойственной советской прессе манере казенно и банально. “Бессмертное имя СТАЛИНА всегда будет жить в сердцах советского народа и всего прогрессивного человечества”, – говорилось в официальном заявлении ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР[834]. Специалисты по бальзамированию уже приступили к работе. Телу Сталину, как и телу Ленина, нельзя было дать разложиться. Однако преемники Сталина с куда меньшим энтузиазмом отнеслись к его политическому наследию. После смерти Ленина приоритетной задачей его соратников было доказать, что его истинные наследники смогут взять в свои руки тяжелую ношу его революционного дела. Но никто из сталинского окружения не готов был таким же образом продолжить его дело. В тот март в воздухе повеяло переменами. Задача заключалась в том, чтобы одновременно сглаживать эти предощущения и эксплуатировать их, сдерживая скорбь, в которую погрузилась нация.

В каждом городе, в каждом населенном пункте по всей стране на площадях стали собираться толпы людей. Сначала люди стояли в молчании и прислушивались к радиосообщениям, доносившимся из трескучих громкоговорителей. Мужчины и женщины рыдали, потрясение сменилось ощущением тяжелой утраты и растерянности. Толпы охватила истерика. Массовые демонстрации продолжались до самого дня похорон, а в нескольких городах, в Москве и в Тбилиси, столице родины Сталина, Грузии, сотни людей погибли в давке. Одна из женщин, с которой я разговаривала о том дне, настаивала: “Любой, кто скажет вам, что не плакал из-за смерти Сталина, просто лжет. Все были в слезах. Мы не знали, что произойдет дальше. Мы никогда не знали ничего другого”.

Тело Сталина было на три дня выставлено для церемонии публичного прощания в Колонном зале Дома союзов. Возле гроба дежурил почетный караул, как и во время прощания с Лениными, звучала траурная музыка, под которую в молчании проходили скорбящие. В течение нескольких часов в Москву съехались сотни тысяч человек. Главные участники церемонии были в строгих костюмах. В 1953 году в Москву смогли добраться лишь немногие крестьяне в валенках, а партийные активисты отказались от кожаных тужурок в пользу габардиновых пальто. Остальные были одеты по погоде, некоторые – в шубы или пальто с воротниками из лисьего, медвежьего или кроличьего меха, которые им удалось кое-как справить себе в то тяжелое, голодное время, что Сталин был у власти. Больше прочих в толпе выделялись священники – своей несообразностью месту и поводу. Большинство представителей московской властной верхушки пришли на торжественную церемонию прощания: без сомнения, они отлично отдавали себе отчет в стратегической важности присутствия на траурном бдении у гроба диктатора. Для элиты резервировались места в очереди к гробу, распространялись билеты и специальные пропуска. Простым смертным, как всегда, оставалось только томиться в бесконечной очереди, которая на многие километры змеилась по обледеневшим улицам, как темный шрам на теле города.

Зрелище, которого ждали все эти люди, внушит каждому из них благоговейный трепет. Фасад Колонного зала Дома союзов был украшен огромным изображением вождя. Снаружи, у входа в здание, и внутри, подле катафалка, возвышались горы венков, по большей части перевитые алыми лентами. Надпись на ленте, вплетенной в венок-подношение от ЦК КПСС, была простой: “ВОЖДЮ И УЧИТЕЛЮ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ И СОВЕТСКОГО НАРОДА, И. В. СТАЛИНУ”. Надписи на других венках вторили старым лозунгам: “ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙТЕСЬ!” Пальмовые ветви, еловый лапник, красные розы и лилии мерцали в тусклом электрическом свете. Казалось, все было на своих местах, хотя нашлась пара посетителей, настоящих знатоков иконографии официальных похорон и трупов, которая раскритиковала мелкие детали церемонии. Посетитель из Москвы обращался к ЦК: “Уважаемый Центральный Комитет КПСС, не сердитесь, но ради всего святого, измените положение рук тов. Сталина, потому что он выглядит ужасно. Я не единственный заметил это, все это заметили. Понятия не имею, кому пришла в голову идея сделать это так, как сделали это вы”[835]. Не существует никаких свидетельств того, что на это письмо был получен ответ. Подробности мумификации тела Сталина также остаются засекреченными. Руки покойника бессильно лежали вдоль тела все время, пока он соседствовал в Мавзолее с Лениным. Остается только догадываться, что произошло с ними, когда через несколько лет тело тайно вынесли из усыпальницы и захоронили.

Затем 9 марта с подобающими церемониями Сталин был похоронен, а вернее, водворен для всеобщего обозрения под стеклянную крышку саркофага. За одну ночь на фасаде Мавзолея на Красной площади рядом с именем Ленина появилось вырезанное в камне имя Сталина. Оркестры исполняли музыку Чайковского, Бетховена, Шопена и Грига: “Интернационал” с его призывом к мировой революции во время войны был “понижен в ранге” из уважения к капиталистическим союзникам Советского Союза. Сам гроб покоился на запряженном лошадьми орудийном лафете. На фотографиях кортежа можно увидеть крепко сбитого, заметно встревоженного возницу и целую группу солидных мужчин в зимних пальто и теплых шапках, которые по большой части сохраняют непроницаемое, исполненное чувством собственного достоинства выражение лица. Однако и в действительности нельзя было сказать, чтобы лица участников процессии выдавали их истинные эмоции. Чтобы увидеть подлинные чувства, придется взглянуть на толпу, на женщин в платках и потрепанных пальто, на жмущихся к ним детей, на мужчин с усталыми лицами, в кои-то веки без сигарет – все они стоят в молчании, в слезах.

Новые лидеры страны – Маленков, Берия и пользовавшийся особым вниманием Молотов – поднялись на трибуну Мавзолея и обратились к собравшейся толпе так же, как сделали это их предшественники на похоронах Ленина в 1924 году. Однако в их речах чувствовалась неискренность. Маленков пообещал, что партия продолжит свою работу, но о самом Сталине говорил сравнительно мало. Он подчеркнул, что люди должны сохранять бдительность, и заверил, что благополучие народа в надежных руках, ибо главная задача партии и правительства – “неослабно заботиться о благе народа, о максимальном удовлетворении его материальных и культурных потребностей”[836]. Несколькими днями ранее схожие заявления сопровождали первые бюллетени с сообщением о смерти вождя[837]. Молотов был заметно расстроен, куда больше остальных, Берия, который в своем выступлении пообещал, что “правительство будет заботливо и неустанно охранять права [граждан], записанные в Конституции”, держался с решительным хладнокровием и невозмутимостью. В частных разговорах он уже проклинал память диктатора[838]. Не каждому человеку выпадают похороны, которых он заслуживает, но не зря так трудно было считать подлинные эмоции с лиц присутствовавших на похоронах Сталина, не зря в них угадывался цинизм.