Книга Тайны Французской революции - Эжен Шаветт

– Понятно, что вы ручаетесь также за своего друга: он не должен стеснять меня ни в чем, пока не истечет назначенный срок?

– Да… но впредь – без твоих комедий… пожалуйста. Я надеюсь, что для обладания сокровищем тебе не понадобится снова поить его снотворным и укладывать в постель, пусть и с хорошенькой девушкой.

– О! – протянул Шарль, улыбаясь. – Получив свои миллионы, вы найдете, конечно, что никакого трюка здесь не было.

«Что он хочет сказать?» – подумал граф.

– Итак, я свободен? – спросил Точильщик.

– Как воздух.

Шарль направился к двери, но на полдороге он вернулся и, приблизившись к графу, сказал:

– Господин Кожоль, вы дали мне срок отыскать сокровище. Обещаете ли, что к исходу сего времени согласитесь возобновить торг Пусеты за миллионы Сюрко.

В этом вопросе Пьер почувствовал какую-то таинственную опасность, но не обратил на это внимания.

– Сударь мой, – сухо сказал он, – я смотрю на наш торг с так серьезно, что по истечении срока, не получив миллионов… я убиваю Пусету без зазрения совести!

От этой угрозы дрожь с головы до ног потрясла Точильщика, а в глазах его молнией сверкнула ненависть. Но он смолчал и, резко отвернувшись, пошел прочь.

Когда он взялся за ручку двери, Кожоль прибавил:

– Итак, Шарль, срок – три месяца… потом, когда обменяешь Пусету на миллионы, можешь найти хорошенький способ мщения нам – Ивону и мне.

При этих словах Точильщик обернулся и, пожимая плечами, возразил с мрачным смехом:

– Искать мщения… к чему? Я буду отмщен в тот день, когда выдам вам сокровище… потому что вы сделали прегадкий торг, граф, потом вы это поймете.

Он удалился, но хохот его еще звенел угрозой в ушах молодого человека.

XI

Когда Точильщик исчез, Кожоль взглянул на своих друзей, присутствовавших при свидании, но не проронивших ни слова.

– Что вы думаете об этом негодяе? Ваше мнение дорого мне, – сказал он.

– Гм, гм! – промычал Гозье, качая головой и хмурясь.

– Разве ты думаешь, что он не отдаст нам миллиона в срок?

– О, я нисколько не сомневаюсь на этот счет. Если б этому человеку нужно было для спасения Пусеты перевернуть небо и землю – он сделал бы это не задумываясь. И на месте Монтескью я бы уже думал о сокровище, как о своей собственности. Только… – прибавил Гозье, не решаясь докончить свою речь.

– Что же – только?

– Да только последние слова, брошенные тебе бездельником, по-видимому, предсказывает Ивону и тебе какой-то скверный удар из-за угла, о котором советую поразмыслить, друг Кожоль.

– Ну! – возразил беспечный Пьер. – Я не так дальнозорок. Когда придет время, я подумаю, как отвратить удар. А сейчас нужно подумать о более важном – о миллионах, которые аббат возьмет в руки через три месяца, считая с сегодняшнего дня.

– Не доверяй, товарищ, вот тебе – добрый совет: не доверяй! – настаивал Гозье.

– Та-та-та! – весело засмеялся Пьер. – Поживем – увидим. А! Кстати, которое число сегодня? Надо назначить конец срока.

Гозье с минуту подумал.

– Вчера, – сказал он, – мы праздновали день святого Лаврентия… стало быть, сегодня 10 августа, а конец сроку – 10 ноября… что, по республиканскому календарю, соответствует 18 или 19 брюмера.

– Хорошо, запомним эту дату.

Не нуждаясь больше в помощи товарищей, Кожоль отпустил их, дав последние наставления:

– Вернитесь к Бералеку. Скажите ему, чтоб он позаботился поскорее отправить Пусету в безопасное место. Да, мысль! Пусть он отошлет ее в убежище к своей обожаемой. Они познакомятся, и время пролетит быстрее для этих хорошеньких затворниц… Кажется, эта хозяйка магазина хороша, не правда ли?

– Молода и прелестна, – отвечал Гозье.

– Будем надеяться, что так или иначе, а я увижу это чудо красоты! – вскричал Кожоль, смеясь.

– Больше нечего поручить нам? Сказать ли о твоем скором возвращении Бералеку? – спросили товарищи, сбираясь уходить.

– Да, Ивон скоро увидит меня. Вы слышали о моем договоре с поджигателем? Перескажите все Бералеку. Предупредите, чтоб не было больше никаких экскурсий в погреб соседнего дома… Это, впрочем, было бы бесполезно: как скоро плут узнал, что его берлога открыта, он должен был в ту же ночь очистить дом галунщицы Брикет от своих молодцев. Теперь эти погреба, надо полагать, пусты. С утра Точильщик увел моего бедного Лабранша, к которому, по-видимому, чувствует душевное участие, а несчастный лакей ни в грош его не ставит.

Выслужав последние указания, роялисты простились.

«Так, – думал Кожоль, – теперь, когда я устроил дела аббата, пора подумать и о своих собственных».

Выждав несколько минут, пока товарищи удалятся, он направился к двери. Отворив ее, он неожиданно увидел пригожее личико добродетельной Розалии, которая, по-видимому, поджидала его в передней.

– Вот как! Вы уходите! Всякий так и спешит отсюда сегодня. Вы, ваши друзья, госпожа, ее Шарль… и кончая сбежавшей кухаркой. Осталась я одна… и вы… никого, кроме нас двоих.

Кожоль взглянул на горничную, пытаясь понять, на что намекала она, говоря, что одна в доме. Но добродетель смуглянки остановила его на тропинке предположений.

– Отчего же и ты не пойдешь прогуляться немного? – спросил он ее.

– А, избави Бог! Вдруг госпожа вернется во время моего отсутствия.

– О, если только в этом заминка, то можешь спокойно выходить… все три месяца, потому что твоя госпожа раньше не вернется.

– Три месяца! – вскричала испуганная служанка. – Три месяца! Одна в целом доме!.. А я такая трусиха ночью!..

– Одна – нет. Ты в обществе кухарки.

– А, благодарствую! У нее привычки ночных птиц… она вылетает из гнезда, как наступит глухая полночь… О, я умру со страха!

– Твоя же вина, бедняжка. Если б ты вышла за Матюрина, тебе нечего было бы бояться подобных трудностей.

– Послушать вас, так подумаешь, что один Матюрин может вылечить меня от страха!

Похоже, строгая добродетель смуглянки не была так мрачна и непреступна, как крепость Венсена, где служили все ее родственники и просватанный бедняга Матюрин. «Ай-ай, – подумал Кожоль, – спасем будущность благородного жениха, которому, кажется, грозит измена». И, не дав служаночке времени заговорить с ним о чем-нибудь другом, кроме судьбы несчастного Матюрина, он бросился на крыльцо, крича, вместо прощания, свой совет юной девушке:

– Если ты боишься, дитя мое, запрись в форте Винсена!..

В несколько секунд молодой человек вылетел на улицу и повернул налево.

Как он и решил, теперь он шел по своим делам. Он обогнул Люксембургский дворец и очутился перед подъездом, выходившим на улицу Турнон, где он когда-то допрашивал швейцара.