Книга В ночь большого прилива - Владислав Крапивин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Извините, если я обидел вас вопросом.
— Да что вы! Идите-ка спать… господин Корнелий. Вставать придется до света.
Поднялись, когда за окнами еле брезжило. Но ребятишки выспались и держались бодро. Анда каждому дала по вчерашней лепешке и кружке молока.
Мохов не спал. Корнелий зашел к нему. Попрощались они сдержанно, почти без слов. Осталась между ними неловкая недоговоренность. «Впрочем, не все ли равно теперь?» — подумал Корнелий.
Когда он уходил, в комнату к отцу скользнул озабоченный Витька.
Скоро все, кроме Мохова и Анды, собрались в комнате с очагом (теперь не горевшим). Витька пришел последним. Он был по-прежнему озабочен или даже опечален. Однако увидел, что на него смотрят, и сделал веселое лицо.
— Кир! А где мое колесо?
— Спрятал. Скоро поезд, идти надо, зачем тебе колесо?
— Мне ни за чем. Я же говорил, прибей его на стену.
— Ва! Прибей! Уланы увидят в окошко, тогда что? Никакие экраны не помогут.
— Ну уж, не помогут, — мрачнея, буркнул Витька. — Ладно, сбереги тогда для меня. Пригодится.
— Ты когда опять придешь?
— Скоро школа, трудно будет. И папа говорит: не ходи. Но приду.
— Папа правильно говорит, — вздохнул Кир. — Вечно голову суешь куда не надо.
— А ты уговори его, чтобы вернулся, — тихо попросил Витька.
— Ва… Ты не можешь, я как уговорю?
— Вот видишь… — все так же тихо отозвался Витька. — А мне все твердят: «Не ходи, не ходи…» Ладно, пора…
Вдоль насыпи стояли мокрые от ночного дождя сорняки. У Корнелия намокли до колен брюки. Ребята тихонько ойкали. Наконец остановились. В синеватом рассветном воздухе насыпь казалась крепостным валом. Пахло сырым железом и горькими листьями. Было тревожно, словно сейчас этот вал придется брать приступом. Вот-вот заиграет горнист, проснутся в крепости вражеские солдаты…
Кажется, в самом деле где-то пропел рожок. И стал нарастать глухой гул.
— Состав, — сказал вполголоса Витька. — Сейчас подойдет… Кир, а где Анда?
— Анда пошла в Козью слободку, дело с Яковом…
Где Козья слободка, Корнелий не знал, и кто такой Яков и что за дело к нему у Анды, сейчас не имело никакого значения. Но ему было грустно и даже обидно, что Анды нет.
Товарный состав медленно и с лязгом надвигался. На фоне мутного неба пошли силуэты вагонов и цистерн. Потом потянулись открытые платформы.
Среди ребят возникло беспокойное движение.
— Подождите, — перекрывая лязг, звонко сказал Витька. — Он сейчас остановится.
В самом деле, подергавшись и погремев, состав замер. Витька первый полез через сорняки наверх. Ребята вереницей за ним. Потом — Корнелий и Кир.
Витька по железной лесенке забрался на платформу, лег животом на барьер, протянул руки.
Корнелию вдруг очень захотелось, чтобы ребята на прощанье встали в круг и сказали свое «гуси-гуси…». Но, конечно, это было нелепое и сентиментальное желание. Времени в обрез, да и как станешь на крутом откосе.
Без суеты, молчаливо и быстро ребята поднимались к Витьке. Сперва маленькие, потом старшие. Последним — Антон. Он встал рядом с Витькой, протянул вниз руку:
— Подымайтесь… Корнелий.
— Скорее. Сейчас тронемся, — сказал Витька.
Корнелий взял узкую и мокрую (хватался за траву) ладонь Антона. Подержал секунду, отпустил.
— Прощай… Прощайте, ребята. Витька позаботится о вас. Правда, Витька?
Теперь ему казалось, что это решение жило в нем давно. Еще до того, как исчез индекс. До того, как он увидел Анду. Даже до того, когда Петр дал ему значок…
— Господин Корнелий! — тонко, будто обиженный малыш, вскрикнул Антон. — Как мы одни?!
— Вы не одни. А вот Цезарь — один… Витька, береги ребят!
— Ага… — довольно беззаботно отозвался он. Состав дернулся.
— Ай, что делаешь, — быстро сказал Кир. — Зачем остался?
— Ва… — усмехнулся Корнелий. — А кому я там нужен? Поздно заново жить, не мальчик. Попробую здесь, насколько хватит…
Платформа уходила. Тонкие силуэты рук взметнулись вдруг над краем, закачались, замельтешили, как стебли на ветру. И Корнелий вскинул руку. Не удержался, сказал шепотом:
Уж такое-то прощание он мог себе позволить.
Платформы скрылись, прокатили мимо хвостовые цистерны.
Эта железная дорога, так же как и улица вдоль нее, называлась Окружная, но не потому, что опоясывала город кольцом. Просто раньше она принадлежала Южному армейскому округу. Она огибала окраину по дуге и уходила в поля. Там, через несколько миль, когда встающее солнце бросит от кустов на рельсовый путь длинные тени, состав чиркнет на ходу по невидимой грани соседнего пространства и остановится на минуту. Тогда ребята спрыгнут. И от этого места до обсерватории «Сфера» совсем недалеко… Так объяснял Витька, и Корнелий знал: так и будет.
— А что теперь станешь делать? — спросил Кир.
— Не знаю… То есть одно дело знаю точно: надо найти мальчишку. Цезаря. А дальше поглядим… Спрошу у Петра…
— Лучше сразу спроси у Петра. Иди к нему. Только очень осторожно.
— Я осторожно. Хотя чего бояться? Я же безында, бич. Ни одна судейская машина не докажет, что я — Корнелий Глас. — Он хмуро посмеялся. — Корнелий Глас из Руты казнен восемь дней назад в муниципальной тюрьме номер четыре. Это зафиксировано везде и всюду…
Кир покачал головой.
— Неправильно думаешь. Никто не будет доказывать. Пристрелят в глухом углу, вот и все дела.
— Ну… это как получится. Двум смертям не бывать, а… одна вроде была уже.
Мудрый Кир опять покачал головой. Но больше не спорил.
— Пойдешь к Петру, смотри, чтобы не выследили ту дверь, в овраге…
— Да я и не пойду через дверь! У меня и ключа нет.
— Пойдешь. Другие пути все закрыты. Скажешь Петру: если шибко прижали, пусть уходит сюда. А ключ тебе Алексеич даст.
— Наверно, он рассердится, что я не ушел с ребятами, — скованно сказал Корнелий.
— Зачем рассердится? Нет. Он и сам не уходит. А у тебя, ты говоришь, здесь мальчик…
Раннее солнце не проникало в овраг, там с ночи застоялась дождевая сырость. Горько и влажно пахло от высокого белоцвета. Его стебли, обычно сухие и ломкие, сейчас податливо мялись под башмаками. Седые головки, которые жарким полднем то и дело выбрасывают стаи пушистых семян, теперь съежились, как мокрые котята. Семена белыми волокнами липли к старому рыжему свитеру и холщовым брюкам Корнелия.
