Книга Залив Голуэй - Мэри Пэт Келли

— Видите, какие у меня крылья? — спросила она. — Может быть, мне взлететь надо всем этим, а, мальчики?

Джеймси и Дэниел засмеялись.

— Мама, прекрати, — сказал Томас.

Майра крутанулась на месте. Какой-то прохожий остановился и приложил руку к шляпе. Она улыбнулась ему.

— Сумасшедшее место, — сказала Майра. — Обожаю его.

Томас вприпрыжку двигался впереди, останавливаясь через каждые несколько шагов, чтобы крикнуть нам:

— Это церковь Святой Девы Марии, кирпичное здание. Это отель «Тремонт Хаус». Это городской суд… А это компания Коллинза — они строят корабли. — Он хорошо ориентировался в городе и был уже неплохо осведомлен. — Это театр Райса.

Джеймси остановился перед большим зданием, похожим на сарай.

— А что такое театр, мама? — спросил он.

— Место, где показывают представления, — ответила я.

— А их интересно смотреть?

— Я не знаю, Джеймси. Внутри театра я никогда не была, хотя проходила мимо одного в Голуэй Сити.

— А я когда-нибудь бывал в Голуэй Сити? — снова спросил Джеймси.

— Ты — нет. И никто из вас, дети, там не был.

— Давай, Томас, поторапливайся, — подгоняла Майра. — Я еще хочу увидеть магазины, салуны.

Томас, Майра и Дэниел ушли вперед, но Джеймси не сдвинулся с места.

— А что там написано, мама? — Он показал пальцем на афишу, висевшую на стене театра.

Я прочла ему вслух:

— «Невероятная новость! Мистер Мердок в великой трагедии Шиллера «Разбойники»… Фарс «Артфул Доджер»: в роли Тима Доджера — мистер Маквикер, в роли Хардинга — мистер Райс».

Я продолжала:

— «Песни! «Мы тут все — ловчилы» — мистер Маквикер, «О-хо-хо, муженек!» — миссис Х. Мэтьюз».

— Целое здание только для песен и представлений, — восхитился Джеймси.

— Театр сейчас закрыт, — сказал нам парень, который снимал афиши с другой стены напротив. — Но вы можете пойти в музей Мути — там выступает лилипут Том Тамб — или сходить на «Вирджинских Менестрелей» — ну, знаете, это белые парни, которые натирают лицо ваксой и поют песни, как цветные. Хотя на самом деле все они в основном ирландцы, поющие ирландские песни, но вы никогда об этом не догадаетесь. Только что с корабля, я угадал? Очень у многих людей на лицах появляется такое же ошеломленное выражение, когда они впервые видят Чикаго. — Он улыбнулся Джеймси. — Тебе бы на плотника выучиться — в Чикаго всегда найдется хорошая работа для человека, который умеет толково забить гвоздь.

— Да, похоже, — откликнулась я.

— В Чикаго ведется ускоренное строительство — каркасные дома называется. Никаких стропил или подпорок, все прибивается к каркасу. Конечно, сначала нужно вкопать столбы в песок и твердую глину, а потом…

Майра уже махала нам рукой, чтобы мы их догоняли. А Джеймси все стоял, уставившись на афишу.

— Спасибо вам, мистер..?

— О’Лири, — представился тот.

— Пойдем. Джеймси, — позвала я сына.

— Мама, я уже могу прочесть некоторые слова! — воскликнул он, показывая на афишу.

— Скоро ты сможешь прочесть их все!

Слава богу, что он сможет посещать школу прямо в Бриджпорте. Ходить сюда каждый день…

Томас, Майра и Дэниел стояли перед деревянным одноэтажным зданием, на котором висела вывеска: «Мануфактура Крокера».

— Ну наконец-то! — проворчал Томас.

Но Джеймси уже остановился у другого магазина, рядом с Крокером.

— Мама, мама! Посмотри!

За стеклом большой витрины были разложены музыкальные инструменты: скрипки, трубы, концертины, флейты и прочее, а в углу стояла волынка. У нее был мешок, который нужно надувать ртом, а не локтевыми мехами, как у ирландской волынки, вроде той, что была похоронена вместе с Майклом в Нокнукурухе. Но все же…

— Мама! — восторженно сказал он. — Волынка. Не такая, как у нас, но все-таки волынка.

— Я вижу, Джеймси.

— Когда папа играл на волынке, он давал мне закрывать своими пальцами дырочки. Помнишь, как он учил меня играть на дудочке?

— Помню, — ответила я.

Джеймси потащил меня ко входу.

— Джеймси, в этом магазине мы не сможем ничего купить.

— Только посмотрим, мама, пожалуйста!

— Пожалуйста, разрешите ему, тетя Онора, — попросил Дэниел.

Томас и Майра стояли у дверей «Мануфактуры Крокера» и, скрестив руки на груди, раздраженно и нетерпеливо притопывали ногами. Они были до того похожи, что я рассмеялась.

— Ну хорошо, Джеймси. На пять минут. Майра, — окликнула я сестру, — пойдем с нами.

Она сначала замотала головой, но затем все-таки пошла. А Томас ушел к Крокеру.

В музыкальном магазине было тепло — комнату грела пузатая печка, а тусклое освещение обеспечивали две керосиновые лампы, стоявшие на прилавке. К нам вышел невысокий опрятный мужчина.

— Guten Morgen, — сказал по-немецки. Этот человек сохранил свой язык. — Чем могу помочь? — спросил он.

— Мы просто хотим посмотреть, — объяснила я.

Он улыбнулся мальчикам:

— Играете на чем-нибудь?

— Немного, — отозвался Джеймси. — Я учился у своего папы. Он волынщик.

— Значит, вы шотландцы?

— Ну уж нет, — фыркнула Майра.

— Мы из Ирландии, — сказала я.

— Ну конечно! Я должен был и сам догадаться! Моя жена ирландка. Нас, немцев и ирландцев, в Чикаго больше всего! — воскликнул он.

— Так давайте объединимся вместе против янки, — сходу предложила Майра.

Он смутился:

— Я не понимаю. Мой английский совсем поверхностный. Вы меня поняли?

Мы кивнули.

— Со мной разговаривает моя жена. Вам, ирландцам, везет — вы по-английски говорите.

— У нас и без этого есть свой идеальный язык, — возразила я. — Я бы предпочла, чтобы англичане забрали свой язык, а нам оставили возможность управлять своей страной.

— Я знаком с вашей историей и немного знаю про ваш язык, — сказал он. — Я раньше был профессором Тюбингенского университета. Меня зовут Эдвард Ланг.

— Профессор? И вы все же уехали? — недоверчиво спросила Майра.

— У вас тоже пропала картошка? — предположил Джеймси.

— Меня привела в Чикаго не картошка, а политика, — ответил тот.