Книга Дарвин - Максим Чертанов

С помощью цветных стекол Дарвин пытался не только найти у растений мозги и гормоны, но и вызвать мутации. Не получилось. С удобрениями — тоже. Немецкому зоологу К. Земперу он несколько месяцев назад писал, что «изменение условий дает толчок изменчивости, но в большинстве случаев они действуют очень косвенным образом». Летом прочел работу немецкого ботаника Хоффмана, который тоже не смог никакими воздействиями заставить растения меняться в определенном направлении, и сказал Земперу, что рад: не условия, а отбор создает разновидности, он так думал всегда, но боялся настаивать. И все же он не уверен: «Я хотел бы быть помоложе и иметь больше сил, ибо вижу, в каких направлениях надо вести исследования». 1 мая сдал в печать «Червей», редактировал автобиографию. 27-го приехал Ганс Рихтер, играл Бетховена и Моцарта, вспоминал о хозяине как о человеке «необыкновенно нежном». Летом Дарвин маялся без работы, Эмма уговорила поехать на курорт Паттердейл, взяли внука, Генриетту с мужем и Уильяма, Генриетта писала, что отец был грустен, но не слаб, часами гулял по берегу озера с женой. Приехал Роменс с женой и младенцем (но без обезьяны), грусти не заметил, ему показалось, что старик был «как никогда оживленный и яркий».

Гладстон предложил должность попечителя Британского музея, Дарвин отказался. Но бездельем мучился. Еще бы, ведь он испытывал «ломку»: дофаминовые рецепторы жаждали утонченных наслаждений ума, к которым он их приучил. Гукеру, 15 июня: «Безделье — просто страдание для меня… нет ни духа, ни сил начать большие многолетние исследования, единственное, чем я наслаждаюсь, и нет никаких мелких исследований. Так что я должен с нетерпением ждать кладбища в Дауни как самого желанного места на земле». Вернулись домой, 1 июля он заявил Уоллесу, что жизнь ему надоела. А на следующий вечер писал Мюллеру, что изучает, как растения стряхивают с листьев капли воды — можно ли назвать эти действия в какой-то мере сознательными? — и «безумно увлечен» и «совершенно счастлив».

Как могла надоесть жизнь, когда люди каждый день чего-то хотели, просили помочь? Американка Э. Тэлбот желала изучать умственное развитие детей, Дарвин советовал, как составить анкеты для учителей и нянек, предложил направления исследований, например изучить, как дети проявляют склонности, которых специально не поощряли, небось окажется, что они унаследовали их от какого-нибудь прадеда, это поможет понять природу наследственности, работа займет десятилетия, но какие результаты можно получить! В июле наконец помирились с Фаррером, 3 августа Дарвин поехал в Лондон, позировал художнику Кольеру, обедал у принца Уэльского и отважился прийти в качестве почетного гостя на седьмой Международный медицинский конгресс, где выступали Геккель, Вирхов, Пастер, Листер, Хаксли, Кох. Все было так хорошо, а 26 августа умер Эразм…

Хоронили в Дауни. Младший брат пал духом. Нашел у покойного портрет матери, писал Каролине, что не может вспомнить ее лицо, только платье… Наследство поделили с сестрой пополам. 7 сентября он подсчитал свои средства: 250 тысяч фунтов (более 30 миллионов долларов по нынешним временам). Отредактировал завещание, выходило по 40—50 тысяч каждому из детей, по тысяче Хаксли, Гукеру, разным научным обществам. Съездил к Ричу, обсудили, куда еще пожертвовать деньги. Он был готов к смерти. Но зачем умирать, когда есть работа? Нет, не стряхивание воды с листьев, есть вещи поважнее. Два интересных вещества: карбонат аммония и хлорофилл. Как первое действует на второе?

Растениям нужен азот — без него нет хлорофилла. Карбонат аммония его содержит. Сейчас это вещество используют для удобрения. Тогда о минеральных удобрениях знали мало. Опыты Дарвина должны были доказать их полезность. Но не доказали: он обнаружил, что на бобовые подкормка азотом не влияет. У него не было времени с этим разобраться; теперь известно, что они берут азот из воздуха. Но он заметил, что у некоторых растений от подкормки на корнях образовывались какие-то шишки. Никто не знал, зачем они. Дарвин решил, что это резервуары: как у хомяка орех прячется за раздувшейся щекой, так у растений в шишках скапливается вода, пища и, в частности, азот; он не ошибся, хотя у этих шишек, «корневых клубеньков», как их сейчас называют, есть и другие функции. У иных растений, впрочем, от азота шишки не росли, а в клетках стебля появлялись какие-то гранулы; Дарвин писал Мюллеру, что совсем запутался, но рук не опускает. Он спешил, хватался за разные растения, хотел знать всё про всех. Попался молочай — у него стебель выделяет ядовитое «молочко», а на корнях какие-то трубочки: может, это «модифицированные молочные железы»?! Написал об этом статью (ее зачитали в Линнеевском обществе 16 марта 1882 года), но поторопился: трубки с «молочком» не связаны. А еще он вел переписку о «вивисекции»; а еще корреспонденты забрасывали его философскими вопросами, которых он так старался избегать…

12 июля 1870 года он писал Гукеру: «Моя теология — просто хаос; я не могу смотреть на Вселенную как на результат слепого случая, но и не вижу какого-либо доказательства благожелательного и вообще какого-либо творения». Обсуждал он подобные темы только с близкими. В 1871-м американский священник Ф. Эббот, издатель философского журнала «Индекс», опубликовал выдержки из работ Дарвина, тот благодарил, но когда Эббот предложил стать сотрудником журнала, сказал, что никогда не размышляет о «высоких материях», и даже от подписки на «Индекс» отказался. В ноябре 1878-го богослов Э. Пьюси в проповеди клеймил эволюцию, сказал, что наука должна «держаться подальше от теологии», и напечатал статью об этом в «Лондон гардиан»; Дарвин не ответил, писал ботанику Г. Ридли: «Нападки д-ра Пьюси будут так же бессильны задержать хоть на день убеждение в эволюции, как было бессильно 50 лет назад сопротивление духовенства геологии и еще более древняя борьба католической церкви против Галилея; ибо люди всегда достаточно умны, чтобы следовать за учеными, когда те согласны между собой по какому-нибудь вопросу… что же касается вечности, я никогда не утруждал себя такими неразрешимыми вопросами».

В 1879-м он получил письмо от русского студента Николая фон Менгдена, желавшего знать, как соотносятся христианство и наука и есть ли загробная жизнь. Ответ: «Наука не имеет никакого отношения к христианству, за исключением того, что привычка к научному исследованию делает человека осторожным в принятии доказательств. Я лично не верю ни в какое Откровение. Что касается загробной жизни, то каждый человек волен делать выбор между противоречивыми и неопределенными возможностями». В том же году публицист Д. Фордайс поинтересовался, атеист ли Дарвин и совместимы ли вера и признание эволюции. Тот ответил, что совместимы: Грей, Гукер, Кингсли и масса других ученых и священников тому пример; что до него самого, «это никого не касается». Кажется, единственный раз он ответил человеку так грубо и сам испугался, дописал, что нет четкого определения, кто такой атеист, а он сам «никогда не был атеистом и чем старше, тем более (но не всегда) склонен называть себя агностиком».

В 1880-м атеист Чарлз Брэдлоу был избран в парламент, но ему не позволили работать, так как он хотел принести гражданскую присягу вместо присяги на Библии[33]. Его единомышленник Эдвард Эвелинг, зять Маркса, выступал с протестами. Брэдлоу к Дарвину уже обращался по поводу контрацепции и больше не хотел, но публиковал в своей газете «Национальный реформист» статьи Эвелинга о «дарвинизме». Теперь Эвелинг написал книгу «Дарвин и его труды» и просил у Дарвина разрешения посвятить ее ему. Тот испугался: вокруг Эвелинга и Брэдлоу было много шуму. «Хотя я — убежденный сторонник свободомыслия во всем, — писал он Эвелингу, — мне все же кажется (может, правильно, а может, нет), что прямые нападки на христианство не производят эффекта на публику; свободу мысли лучше продвигать путем постепенного просвещения людей, которое является следствием развития науки». С аналогичной просьбой обратился тесть Эвелинга и получил отказ, написанный под копирку, но с добавлением: он, Дарвин, не читал «Капитала» (советский комментарий к письму: врет, не мог не читать!) и было бы странно посвящать ему сию книгу; он также не хочет, поддерживая нападки на религию, причинять боль семье.