Книга Дитя Всех святых: Перстень с волком - Жан-Франсуа Намьяс

Парижские мясники представляли собой весьма влиятельную корпорацию, очень богатую и довольно замкнутую, куда весьма непросто было проникнуть извне. После щедрого угощения вином, на которое не поскупился герцог Бургундский, мясники согласились защищать его с оружием в руках и в скором времени должны были стать самыми рьяными его сторонниками.

Они даже выбрали себе предводителя — им стал Симон, сын торговки требухой, которого все называли Башка. Этот Башка трудился на почетной должности живодера в мясной лавке у Гарнье из Сент-Иона, крупного поставщика квартала Монтань-Сен-Женевьев. В обязанности Башки входило убивать животных. В течение нескольких дней Башка сделался чрезвычайно популярным в Париже.

Луи де Вивре решил опереться в своих действиях именно на него. Иоанн Бесстрашный собирался разделить столицу на шестнадцать округов, каждым из которых должен был руководить старшина. Под началом такого старшины находились пятидесятники и десятники. Чтобы держать под контролем действия противника и по мере сил вредить ему, Луи непременно должен был заполучить какую-нибудь ответственную должность. Совсем неплохо было бы оказаться квартальным старшиной.

Поскольку белые перья и длинный острый клюв не закрывали ему обзора, Луи рассеянно разглядывал свиные головы на прилавках и развешанную по стенам требуху. Сия жизнеутверждающая картина не мешала ему предаваться горьким мыслям. Желая поглубже внедриться в ряды бургундцев, Луи сделал не лучший выбор. Он никак не мог предвидеть смерти Валентины; вероятно, сейчас ему было бы полезнее находиться в Блуа и служить поддержкой юному Шарлю.

— Боже мой, да это же Болтун собственной персоной!

Парню, только что вошедшему в лавчонку, было лет двадцать пять. Был он очень высоким, темноволосым, с физиономией такой же острой, как и нож, которым он орудовал столь ловко. Нетрудно представить, каким жестоким и безжалостным мог он быть при случае, но сейчас его физиономия выражала искреннюю радость от неожиданной встречи.

— Чертовски рад тебя видеть, Болтун! Язык у тебя здорово подвешен, ей-богу, ты один из самых известных парней во всем Париже!

— Ну, куда мне равняться с тобой, Башка! Впрочем, я к тебе по делу.

Разразившись потоком слов и помогая себе резкими движениями крючковатых лап, Луи чрезвычайно красноречиво изложил свою просьбу. Лицо живодера сразу же сделалось серьезным. Теперь собеседник мог не сомневаться: перед ним всемогущий и грозный начальник ополчения.

— Ты всего лишь шут! Чего ты от меня хочешь?

— Ошибаешься, Башка, я не только шут. За мной стоят тысячи парижских оборванцев. А нищие, как тебе известно, не любят мясников, потому что мясники не дают им мяса бесплатно. Зато они обожают шутов и комедиантов, потому что комедианты смешат всех, а платит только тот, кто в состоянии заплатить.

— По-твоему, нищие оборванцы лучше мясников?

— А почему бы и нет? Мясники хорошо умеют владеть ножом, зато у нищего пустое брюхо, поэтому он голодный и злой, как волк. Ты даже представить себе не можешь это скопище злобы! Подскажи герцогу назначить меня старшиной паперти собора Парижской Богоматери, и клянусь тебе, в скором времени эта площадь превратится в самый неприступный бастион бургундцев во всей столице!

Симон по прозвищу Башка задумался ненадолго, а затем, протянув руку, пожал протянутую в ответ крючковатую птичью лапу.

— Ты нравишься мне, Болтун! Ты и в самом деле не такой, как другие!

В течение последующих дней Иоанн Бесстрашный зарабатывал себе дешевую популярность. Он объявил о восстановлении былых свобод, которые когда-то были отменены Карлом VI. При герцоге Бургундском в Париже вновь появились городской голова и старшины, члены магистрата городской управы.

И когда настала пора назначать квартальных, Иоанну доложили о том, что могущественная корпорация мясников во главе со своим начальником по прозвищу Башка предлагает поставить Болтуна старшиной квартала, куда входит площадь собора. Что ж, у Иоанна не нашлось никаких возражений. Напротив, в тот же самый день он велел привезти в дом фигляра полную тележку винных бочек.

Луи де Вивре немедленно приступил к действиям, и паперть собора Парижской Богоматери изменилась до неузнаваемости. Продавцы птиц, трав и разных снадобий покинули ее, их место тут же заняли комедианты, шуты, гимнасты, медвежьи вожатые. Медведи и обезьяны прогуливались на свободе, и площадь вскоре стала похожа на зверинец под открытым небом.

В самом ее центре были воздвигнуты подмостки, и на них почти беспрерывно игрались различные пьесы. Сюжет их был практически одинаков: некий арманьяк, легко узнаваемый по белой ленте на правом рукаве, ссорился с неким бургундцем, носящим андреевский крест, причем последний неизменно оказывался победителем, а арманьяк получал по заслугам и был убит…

Время от времени Башка в окружении многочисленного эскорта вооруженных мясников навещал свою мамашу в ее лавке и, пользуясь случаем, останавливался поглядеть очередную сценку.

Но наиболее поразительным зрелищем были эти самые новоиспеченные старшины. Кроме комедиантов и шутов среди них, как и говорил Луи, оказалось полным-полно самого разнообразного парижского сброда: попрошайки, воришки, калеки, всевозможные уроды, один отвратительней другого. Все они были вооружены, и нередко между ними затевалась драка. Тут же собиралась толпа — зеваки старались не пропустить очередное захватывающее зрелище. Нередко по окончании кровавого спектакля жертву дружно бросали прямо в Сену, благо река протекала совсем близко.

При всей этой неразберихе существовала некая видимость иерархии. Но — только видимость, потому что царила здесь все-таки анархия. У каждого из пятидесятников под началом ходило около пятидесяти человек, разбитые на десятки, каждая, соответственно, со своим начальником.

Одной из самых колоритных фигур в их числе была Мишалетта, та, что во время первых спектаклей изображала Изабо. Луи назначил ее пятидесятницей над женщинами, потому что их сестры, разных проституток и нищенок, было довольно много. Мишалетта, с головой волчицы в короне, в платье, декольтированном до неприличия, царила среди них безраздельно.

Все эти дамы были вооружены, а по злобе и бешенству могли соперничать с мужчинами. Им не терпелось ввязаться в драку, и они во всю глотку распевали: «Поспешим, сестрицы, братцы, арманьякам резать яйца». В ожидании этого счастливого момента они отдавались своим соратникам за деньги, а иногда даже и бесплатно, если те приходились им по душе. Площадь перед собором Парижской Богоматери превратилась в подмостки и одновременно с тем — в гигантский бордель.

Порой здесь появлялась еще одна продажная женщина. Впрочем, никто не решался приближаться к этому блистательному созданию с ослепительной огненно-рыжей шевелюрой. Лисица Фелиза являлась теперь содержательницей самого известного дома терпимости в Париже, что находился совсем близко, на улице Галитьи. Сделать это приобретение она смогла благодаря сотне экю, полученной от Луи за одну известную услугу…

Не будет преувеличением добавить, что центром площади являлся теперь не сам собор, но дом квартального старшины, что находился слева, напротив Отель-Дье. Весь первый его этаж был занят бочками с вином, доставленными по приказу герцога Бургундского. Каждый мог войти и выпить, сколько влезет.