Книга Вельяминовы. Время бури. Книга первая - Нелли Шульман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Когда это случится, я все расскажу. Он меня будет любить, он поймет…, – Тони дергала за цепочку, пока не увидела, что все обрывки исчезли.
Тщательно вымыв руки, она пошла домой.
– Изабелле объясню, что возвращаюсь в Барселону…, – на Пасео дель Прадо девушка услышала, шелест каштанов, под ветром:
– Сяду на первый поезд, в Валенсию, а оттуда в Мексику…, – она, обессилено, прислонилась к стволу дерева.
Наверху сверкал Млечный Путь:
– Мы обсуждали московские процессы, с Джорджем, в Барселоне. Он удивлялся, что обвиняемые признавались в несуществующих преступлениях…, – Тони горько улыбнулась:
– Иногда тебе угрожают чем-то, чего ты не можешь перенести, о чем не можешь подумать. Тогда ты говоришь:
– Не делайте этого со мной, сделайте с кем-нибудь другим…, – она подышала, вспомнив лазоревые глаза Петра.
Ей в голову пришли слова песенки, которую Тони выучила девочкой, в скаутском отряде:
Она шепнула:
Тони съехала вниз, на брусчатку бульвара:
– Фон Рабе прав. Петр отдаст меня немцам, когда узнает, кто я такая. Надо забыть о нем, навсегда. Я так и сделаю. И я его отдам, чтобы спасти свою жизнь.
Тони подняла голову. В звездном небе слышался шум самолетных моторов. Проводив глазами республиканские истребители, девушка нашла в кармане кителя ключи. Пора было собираться. Тони хотела попасть на первый утренний поезд.
Утром бойцам батальона Тельмана разрешили отправиться в Мадрид. Они занимали окопы рядом с университетом. Франкисты отошли дальше, к западу. Товарищ Ренн, командир батальона, на поверке, сказал:
– Оставим дежурных, из каждой роты, а остальные…, – немец повел рукой в сторону города, – получают увольнительную, до полуночи.
У Ренна была отличная выправка. Во время войны он служил офицером в королевском саксонском лейб-гренадерском полку. Немцы рассказали англичанам, что Ренн происходил из старой, аристократической семьи. Его отец служил воспитателем у саксонских принцев. Командира, когда-то, звали Арнольд Фридрих Фит фон Гольсенау. Сменив имя, он отказался от титула, когда вступил в партию. И он, и комиссар батальона, товарищ Бредель, прошли через арест и превентивное заключение в концлагере. Многие бойцы батальона, где служил Джон Брэдли, знали, что такое тюрьма и Дахау. Немцы о таком говорить не любили. Джон, конечно, их и не расспрашивал.
Он обслуживал несколько танков и автомобили, приданные батальону, старые рено и форды. Ребята знали, что Джон не коммунист, но здесь воевали, разные люди. У них были немцы, англичане и русские. Советские ребята, пригнавшие в Мадрид танки, обучали бойцов управлению машинами.
Джон успел побывать за рычагами Т-26. Вечером он сидел, привалившись к закопченной стене университета, тяжело дыша. Рядом опустился командир его танка. Русский не понимал английского языка, в бою они объяснялись на пальцах. Джон не хотел показывать свое знание русского. В беспрерывном грохоте, чувствуя, как трясется, броня, в запахе гари, юноша успел подумать:
– Слова незнакомые, те, что он кричит. Мистер Энтони нас такому не учил…, – потом Джон узнал, что они означают. Вдалеке, на горизонте, догорали расстрелянные итальянские танки. Над разоренным университетским парком стелился тяжелый, черный дым. Бой начался в шесть утра. Ребята с передовой подняли батальон, в окопах франкистов начиналось движение. Над пробитыми снарядами, черепичными крышами университетских зданий, играл багровый закат.
Они с русским оказались тезками. Офицер на вид, был только немного старше Джона. Они передавали друг другу русскую папиросу. Джон морщился, ссадина на лице болела. Он ободрал щеку о край танкового люка, вытаскивая из машины раненого стрелка, передавая его санитарам. Русский потрепал его по плечу: «Молодец». Джон, невольно, улыбнулся: «Gracias, camarada».
– Первый бой…, – Джон стоял, в ряду других бойцов:
– С тех пор, сколько их было. Я здесь вторую неделю, и только вчера настало затишье.
Отец вызвал его из Кембриджа, когда пришло письмо от сестры. По телефону отец сказал, что хочет видеть его в Лондоне, немедленно. Ведя машину в столицу, Джон думал, что объявился немец, фон Рабе, следивший за лабораторией Резерфорда. Однако все оказалось хуже.
– Если может быть хуже…, – Джон вертел письмо с испанскими марками:
– Я виноват, я за ней не уследил. Но Тони сказала, что уезжает в Манчестер…, – отец сидел на подоконнике, покашливая, затягиваясь сигаретой, разглядывая купол собора святого Павла.
– Документы на столе, – коротко сказал он, – отплываешь из Плимута, послезавтра. Я бы тебя на самолете отправил, – поднявшись, герцог прошелся по голым половицам кабинета, – но сейчас ничего под рукой нет. За Кембридж не беспокойся, я туда пошлю человека. Как Констанца? – отец, зорко, посмотрел на Джона. Юноша, растерянно, сказал:
– Работает. Папа, – он замялся, – я ничего не знал, правда. Тони мне не говорила…
Он, впервые, заметил темные круги под глазами отца. Герцог носил старый, твидовый пиджак, с заплатками на локтях, потрепанный пуловер. Джон, отчего-то, положил ладонь на оправленный в медь клык, у себя на шее. Остановившись рядом, отец обнял его за плечи:
– Не знал, конечно. Да и кто бы мог знать…, – он поморщился, как от боли:
– В общем, рыбаки тебя высадят на северном побережье, на республиканской территории. Доберешься до Барселоны, найдешь Тони, привезешь ее домой. Сам не погибни только, – коротко усмехнулся отец:
– Шучу. Ты у нас человек осторожный, весь в меня. Майор Кроу там сейчас…, – он достал из кармана пиджака письмо:
– Теодор пишет, что Мишеля тоже в Мадрид отправили, музей Прадо эвакуировать…, – герцог передал сыну паспорт: «Согласно семейной традиции. Ты с двенадцати лет машину водишь, в технике разбираешься».
В Барселоне Тони не оказалось. Потолкавшись в штабах анархистов и ПОУМ, Джон выяснил, что сеньора Антония отправилась в Мадрид. Он пришел с профсоюзным билетом и удостоверением члена лейбористской партии в бараки Ленина. Через три дня, Джон сидел за рулем грузовика. Машина везла в Мадрид пушки и артиллерийские снаряды. Юноша надеялся, что в столице ему удастся найти сестру, однако, приехав с оружием в батальон Тельмана, он остался на позициях. Невозможно было бросать товарищей на передовой. Джон и не собирался такого делать.
– У католиков сегодня праздник, – сказал Ренн по-немецки. Командир перевел свои слова на английский, со скрипучим акцентом:
– Атак со стороны мятежников не ожидается. Съездите в город, – Ренн, неожиданно рассмеялся, – погуляйте, с девушками познакомьтесь…, – в Барселоне, Джон, исподтишка любовался испанками, но одергивал себя:
