Книга Миры Империума - Кейт Лаумер

Синдром "Марии Целесты" на борту станции. Я заглянул в столовую. На одном из столиков лежала пара подносов с остатками пищи, довольно свежими: единственное нарушение всеобщего и небезразличного порядка. Нажав раздаточную кнопку, я получил обед. В прорезь выскочил поднос с горячей едой: синтето. Я вспомнил о запеченной ветчине и кукурузных початках, о Лайзе, ожидающей меня в маленьком домике…

Черт возьми, уж об этом уговора не было. Человек сделал свою работу, бросил все, следуя зову дома, в полной уверенности, что муки памяти сгладятся под шлемом мыслефона. Контракт ни одним словом не оговаривал о пустой станции, опилках и золе на обед, о муках и тоске по голосу, улыбке, прикосновению…

Черт бы ее побрал, обыкновенную женщину, эфемерное создание, рожденное на заре времен и прожившее короткую, как огонек у костра, жизнь, умершее и обратившееся в прах тысячелетия назад…

О, Лайза, Лайза!

— Довольно! — прикрикнул я на себя и вздрогнул от звука своего голоса, продолжая мысленно: "Всему есть простое объяснение. Не совсем простое, но все же объяснение".

— Спокойно, — произнес я вслух, игнорируя эхо. — Транспортировка сместила станцию к ранне-стоящей точке на темпоральной оси. Та же станция, другое время. Или вообще никакого времени. Математика подскажет, можно не сомневаться.

Какое это имеет значение, понимаю я что-то или нет. Станция существует несмотря ни на что, и я — вместе с ней. Вопрос только в одном: что делать дальше?

Густой и неподвижный воздух обволакивал, как погребальный фимиам. Казалось, все вокруг замерло в ожидании перемен. Но без моего желания их не будет.

— Ладно, Рейвел, — успокоил я себя. — Не дурачь себя. Ты знаешь, что делать. Единственное и…

Я встал и прошел через операторскую по служебному переходу к транспортной кабине.

Никаких отличий. Чуть теплились пластины излучателей, по табло бегали контрольные цифры. Все так, как и должно было быть, только не светился ласковый зеленый огонек индикатора энергообеспечения, подтверждающий замыкание схемы внешней цепи на Пекс-Центр.

Стоило только войти и переместиться во времени… Но куда? Вихрем пронеслись сомнения, но я отбросил их и заглянул внутрь. Дверь закрылась, и я остался наедине со своими мыслями. Не давая им ходу, протянул руку к кнопке и нажал.

Беззвучный взрыв стремительно бросил меня в бездонную пропасть.

9

Головокружение медленно отступало. Мало-помалу возвращалось чувство реальности — жара, жесткий настил под боком, глухое музыкальное шуршание, скрип, покачивание, слабое мерцание света сквозь веки. Я открыл глаза. По воде скользили солнечные блики. Я лежал на деревянной палубе, выгнувшись в неудобной позе.

Я попробовал пошевелиться и застонал от резкой боли, но кое-как сел.

Плоскость горизонта дрожала в душных испарениях и опускалась, заслоняя море вздымавшимся фальшбортом из потертой, обожженной солнцем древесины. Надо мной на фоне сочного синего неба раскачивались мачты рангоута и такелаж парусного корабля. В памяти всплыли гипноданные о парусниках: я распознал типичную окраску португальского галиаса шестнадцатого столетия.

Подделка, решил я почему-то. Имитация, возможно, из Нового Возрождения, около 2220 года нашей эры. Искусно выполненная копия точно соответствовала образцу, хотя под деревянным настилом под дуб наверняка скрывался стальной каркас и небольшой реактор, а в роскошных каютах созданы все условия для оператора и дюжины веселящихся экскурсантов.

Постепенно сознание начало воспринимать звуки: скрип канатов и шпангоутов, обрывки разговора и сильный грохот. Что-то грузно ударило о палубу. Корабль вздрогнул. Столб жалящих соленых брызг перевалился через леерное ограждение и окатил меня ледяной пылью так, что сперло дыхание. Я отер лицо и в полумиле разглядел другой корабль, тяжелый двухпалубник с тремя мачтами под развевающимся длинным зеленым шкентелем с грязно-белым мальтийским флагом. Вдоль борта из облачков дыма полыхнули невидимые орудия. В море поднялся фантастический веер приближающихся водяных столбов. — Баррум-ум! — докатился отдаленный гром.

Мысли скакнули, круто изменив направление. Картинка с веселыми туристами, путешествующими по Карибскому морю на мнимом пиратском корабле, испарилась, как брызги от пушечных ядер. Стреляли самые настоящие орудия подлинными снарядами, которые запросто могли продырявить палубу и меня на ней.

Я вскочил на ноги и посмотрел на корму. Вокруг маленькой палубной пушки сгрудилась кучка людей, подготавливая ее к стрельбе. Все они были одеты в костюмы шестнадцатого столетия, поношенные, испачканные и пропотевшие. У одного из пореза на щеке текла кровь. Рана выглядела слишком натурально для игры.

Я укрылся за большую клеть, прикантованную к палубе, где держали живую черепаху с щербатым и поблекшим панцирем около ярда в поперечнике.

Раздались крики, и что-то трепеща слетело вниз и шлепнулось неподалеку от доски. Я разглядел изорванное в клочья знамя из грубого холста с аляповато раскрашенной и выцветшей на солнце эмблемой в виде длинноногого зеленого цыпленка с рогами на грязно-желтом фоне. Геральдика не входила в число моих увлечений, но в пояснениях не было нужды — я находился в самом разгаре морской битвы, причем на стороне терпевших полное поражение. Галеон заметно увеличился в размерах, приближаясь правым галсом. Выплыли облачка дыма, раздался свист, треск, словно на раскаленную сковородку вылили масло, и на меня дождем посыпались щепки. Около пушки нескладно рухнул моряк в зюйд-вестке, извергнув целый фонтан крови, задергался, как подсеченный карп. Вновь послышались вопли и грозный топот. Кто-то пробежал мимо клети, крича на ходу и, возможно, обращаясь ко мне. Я не шевелился, ожидая вдохновения, хотя бы маленькой подсказки.

Озарение явилось в виде приземистого смуглого человека с босыми загорелыми ногами в обтрепанных розоватых крагах и мешковатых желтовато-черных бриджах, подпоясанных кожаным ремнем шириной в ладонь, на котором висела абордажная сабля, будто выкованная из обода старой бочки. Он подбежал ко мне и завопил, размахивая короткой толстой рукой. Я поднялся на ноги. Он опять махнул рукой и побежал в сторону бака.

Мое появление почему-то не удивило его. Я почти разобрался, в общих чертах, в смысле его монолога. Он крыл на чем свет стоит болвана Гонзало, который вел себя, как последняя сволочь, и кончил тем, что пообещал выпустить ему кишки. И еще потребовал помочь ему зарядить 50-миллиметровую гаубицу.

Чертов дурень, пронеслось в голове. Надо бросить пушки за борт, чтобы облегчить корабль. Ваш единственный шанс — удрать от них, но и это бегство уже невозможно…

Длинный конец каната, с визгом рассекая воздух, ударил меня по лицу и отшвырнул в сторону. В следующую секунду сверху на палубу грохнулся кусок рангоута толщиной с полено, подскочил и вылетел за борт. Корабль накренился и лег на воду. По палубе покатились бочки. Паруса затрепыхались и обвисли. Над палубой пронесся порыв холодного ветра. Прогремели новые выстрелы, раздался треск, вопли и топот бегущих ног. Обнаружив укромное местечко под шпангоутом, я больше не думал и, не отводя взгляда от натянувшейся грот-мачты, плюхнулся прямо в скопление отбросов. Парус хлопнул, как пистолетный выстрел, и мачта рухнула в наветренную сторону, увлекая надувшееся полотно. Холст не выдержал, треснул и покрыл всю корму. В следующее мгновение его стянуло за борт течением, и вместе с ним в море сползло несколько несчастных матросов. Словно комья земли после динамитного выстрела, сверху посыпались куски дерева. Мелькнула неясная тень. Рангоуты скользнули вверх, а последовавший толчок швырнул меня лицом вниз. Раздался взрыв, другой, третий. Во все стороны полетели доски, обрывки…