Книга Любовь в ритме танго - Альмудена Грандес

— Твоя мать? — Магда казалась смущенной. — У нее есть мужчина?

— Более или менее. Вдовец шестидесяти лет… — Я сделала паузу, чтобы подобрать слова, — полковник вооруженных сил. Артиллерия, наверное.

— Надо же! — только и смогла сказать Магда между смешками. — Могло быть намного хуже.

— Да, — согласилась я, и мы рассмеялись, как маленькие девочки или как две глупые женщины, и смеялись до тех пор, пока от смеха не потекли слезы.

— А у твоего отца все хорошо? Как у него дела?

— Да, все хорошо. И он прекрасно выглядит.

— Как всегда.

— Но он сильно изменился, знаешь? У него теперь очень молодая жена. Он прямо… — я покрутила указательным пальцем у виска, а Магда кивнула головой, улыбаясь. — У них все так серьезно, ты даже представить себе не можешь. Теперь он вообще не пьет… Они всюду ходят вместе, а он ведет себя так, словно стал фарфоровой куклой.

— Могу себе представить.

— Да? — спросила я удивленно. — Папу? — Она снова кивнула. — Но я не понимаю.

— Всегда происходит одно и то же, Малена. Мужчины, вроде твоего отца, всегда заканчивают одинаково. Раньше или позже они встречают женщину, которая получает на них права, и, кроме того… — она посмотрела на меня лукавым взглядом, почти заговорщицким, и улыбнулась, — знаешь, я предвидела то, что он сделал, я могла это предвидеть… Семь лет? Нет, восемь. Вот уже восемь лет мы не виделись.

* * *

Произнеся эти слова, Магда выдержала долгую паузу. Она смотрела на море, поправляла складки на брюках, вытащила новую сигарету, зажгла ее и закурила. После того как полсигареты было выкурено, я сообщила ей по секрету некоторые сведения.

— Я всегда это знала, — сказала Магда. — Хорошо, мне надо подумать… Не знаю, поймешь ли ты меня…

Я старалась разрядить ситуацию, развеселить ее, развязать ей язык, но Магда оставалась серьезной, а когда решила продолжить разговор, на меня не смотрела.

— Я его не искала, понимаешь? Так получилось, что я его встретила. И по какой-то глупой случайности. Ты уже родилась, тебе было четыре или пять лет, это была странная ночь, одна из этих бестолковых ночей, когда мы ходили в бар и ничего не пили. Я думаю, что не выпила ни одной рюмки. Мы заходили в какое-нибудь заведение, выпивали один глоток, расплачивались и уходили…

— Кто это были? — перебила я. Она удивленно посмотрела на меня, и я пояснила: — Ты все время говоришь во множественном числе.

— А! Ну, не знаю, смогу ли я вспомнить имена. Одного звали Висенте, кажется, он приходил с молодым парнем из Сарагосы, который служил в Алькале, он не хотел расставаться ни на миг со своей формой. Что касается его имени, то, насколько я помню, его звали Махин, так кажется. Вроде, он был певец… Или нет? Может, фокусник? Я не помню, что-то такое, француз, который работал в том же самом кабаре, как и Висенте. И мой очередной ухажер, конечно, глупый экзистенциалист, которым я была очарована, потому что он казался мне очень умным, я была готова поехать с ним жить в Исландию, где есть вулканы, запомни, в Исландию, словно не было ничего поближе, в конце концов… Теперь он генеральный директор чего-то, я не помню, однажды я видела его по телевизору, мне он показался таким глупым, раньше я совсем не знала его. В общем певец, друг Висенте, имя которого я не помню, употреблял кокаин на каждом шагу, а это не могло хорошо закончиться, понимаешь? Бедный Махин, он тоже не помнил своего имени, нам стоило больших усилий помочь ему это сделать, вот так… Очень грубо, правда, но подействовало…

— Ты говоришь о 1964 годе, — вставила я смущенная.

— Да, о 1964-м или 1965-м, я точно не помню. Но это то же самое, разве нет? Но почему у тебя такое лицо? Не можешь поверить, что кокаин изобрели не сегодня?

— Нет, я…

— Вот именно. Так что мы прожигали время, переходя от бара к бару, от одной двери к другой, под кокаином, и каждый раз мы все больше удалялись от центра, потому что в Чукоте не было хорошо каждую ночь. Я была наполовину пьяна и очень устала, когда кто-то указал нам направление, в котором можно было поехать на машине. Мы поехали на машине Висенте — небесно-голубом Dauphine — хотя он отказывался сесть за руль. Он сел на заднее сидение, с Махином и со мной, мой жених вел машину, а певец сидел рядом с ним. Махин тыкал локтем в центр моего желудка каждый раз, когда Висенте толкал его, хотя я думаю, что если бы этого не случалось, я бы уснула, потому что эта поездка никак не могла закончиться. Я смотрела в окошко и видела странные улицы, плохо освещенные, которые я никогда не знала раньше, и если бы мне сказали, что это Штутгарт или Буэнос-Айрес, я бы поверила, клянусь тебе, я никогда не была в этой части Мадрида. Мы подъехали к метро, но я не успела прочитать название станции, а через мгновение мы въехали на очень длинную улицу, казалось, бесконечную. Она от начала до самого конца походила на деревню, потому что там не было больших зданий, даже двухэтажных домов в два этажа, только низенькие домики, побеленные, с окнами, заставленными геранями в горшках. Когда мы припарковались, я спросила, где мы, а мой жених ответил, что в конце Усеры, и я сказала себе: «Прекрасно», потому что даже не предполагала, где было начало… Ты знаешь, где находится Усера?

У меня было ощущение, что она спрашивала меня только затем, чтобы выиграть время, словно ей было необходимо поразмышлять, решить, что можно мне доверить. Я отрицательно покачала головой, улыбаясь, потому что вспомнила нечто, что однажды сказала моя бабушка Соледад.

— Далеко от реки, я полагаю.

— Да, — подтвердила Магда, — очень, очень далеко оттуда.

— И там был папа…

— Да, — она посмотрела на меня.

— Где?

Но Магда мне не ответила. Она помолчала, а потом обратилась ко мне в том же самом тоне, каким говорила со мной, когда я была ребенком.

— Я думаю… Ты пить хочешь? Хочешь, мы спустимся к дому и что-нибудь выпьем?

— Перестань, Магда! — сказала я тихо, рассердившись на нее. — Мне тридцать один год. Я свободная женщина, замужняя, брошенная и сама неверная. Расскажи мне об этом, давай.

— Я не знаю… — Она сделала отрицательный жест, — хотя теперь ты думаешь по другому, все равно я не уверена, что ты поймешь меня.

— Но о чем ты говоришь? Ты не можешь представить себе, сколько всего я могу порассказать.

— Я говорю не о себе! — перебила она. — Это не то же самое. Я говорю о Хайме. В конце концов, он твой отец.

— Я всегда безумно любила дедушку, Магда, ты же знаешь. — Она медленно кивнула. — Я не думаю, что мой отец хуже.

— Нет… — помолчав, сказала Магда, ее слова звучали резко, — или да, я не знаю, что тебе сказать. Но все было лучше, это точно.

— Ладно, теперь расскажи.

— Хорошо, я расскажу, но не перебивай, потому что меня это очень нервирует, прошу, не встревай с вопросами. Ты из меня не вытянешь ничего, чего я не хочу рассказывать, ты это знаешь, ведь я была монахиней, не забывай, так что у меня большой опыт хранения секретов, ты даже представить себе не можешь.