Книга Верный садовник - Джон Ле Карре

— Господи Иисусе, — шепчет Лорбир. — Господи Иисусе.

Марк Лорбир горит на костре. Обеими руками он ухватился за центральный шест палатки, прижался к нему лбом, словно шест этот — укрытие от безжалостных вопросов Джастина. Наконец, в безмерной муке, он поднимает голову к небесам, что-то шепчет, о чем-то беззвучно молит. Поднявшись, Джастин вместе со стулом пересекает палатку, ставит его у ног Лорбира, берет его за руку, усаживает.

— Они хотели узнать, в чем моя вина, чего я стыжусь, в чем грешен, — шепчет в ответ Лорбир, вытирая пот с лица тряпкой, которую достал из кармана шорт.

— Они узнали?

— Все. От начала и до конца, клянусь.

— Ваши признания они записали на диктофон?

— На два! Эта женщина считала, что один может подвести. — Джастин улыбается про себя. Как это похоже на Тессу. — Я открылся им полностью. Ничего не утаил, как перед богом. Другого выхода не было. Я стал последним звеном в цепи их расследования.

— Они сказали, что собираются делать с полученными от вас сведениями?

Глаза Лорбира широко раскрываются, но губы остаются сжатыми, тело словно обращается в камень, и на мгновение Джастин думает, что смерть, в милосердии своем, пришла ему на помощь, освободила от дальнейших страданий. Но нет, он вспоминал. И вдруг начинает говорить, очень громко, слова криком вырываются из груди.

— Они собирались показать их единственному в Кении человеку, которому доверяли. Лики. Представить ему все собранные ими доказательства. Кенийские проблемы может решить только Кения, сказала она. Лики, по их убеждению, мог с этим справиться. Они предупредили меня об опасности. «Марк, вам бы лучше спрятаться, — сказала она мне. — Это место для вас уже не столь безопасно. Найдите что-нибудь получше, а не то они изрежут вас на куски за то, что вы нам о них рассказали».

Джастину трудно восстановить истинные слова Тессы по голосу Лорбира, но он пытается. Главное же в другом. Он узнает Тессу не столько по словам, сколько по стремлению обезопасить сначала Лорбира, а уж потом себя. «Изрежут на куски»… да, она могла так сказать.

— А что сказал вам Блюм?

— Правду и только правду. Сказал, что я шарлатан и предатель.

— И тем самым помог вам предать их, — из доброты душевной предполагает Джастин, но от доброты его проку нет, ибо Лорбир не плачет, как Вудроу, а рыдает, со всхлипываниями, размазыванием слез по щекам, подрагиванием плеч. Он любит этот препарат! Этот препарат не заслуживает публичного порицания! Еще несколько лет, и он встанет в один ряд с величайшими научными открытиями! Надо лишь уточнить пиковые уровни токсичности и жестко контролировать дозу, поступающую в организм больного! Над этим уже работают! К тому времени, когда препарат поступит в Соединенные Штаты, эти недостатки будут устранены, обязательно! Лорбир любит Африку, любит все человечество, он — хороший, он рожден не для того, чтобы нести на плечах такую ношу вины! И в стонах, рыданиях, мольбах Лорбиру загадочным способом удается воспрянуть из пепла. Он выпрямляется, расправляет плечи, усмешка превосходства сменяет горе покаяния.

— Вспомните их отношения, — протестует он. — Обратите внимание на моральную сторону их поведения. О чьих грехах мы здесь говорим, спрашиваю я себя.

— Мне кажется, я не совсем вас понимаю, — ровным голосом отвечает Джастин, изо всех сил подавляя закипающий в нем гнев.

— А вы почитайте газеты. Послушайте радио. Попытайтесь беспристрастно оценить ситуацию. Почему эта симпатичная замужняя белая женщина путешествует в компании интересного черного доктора? Почему представляется девичьей фамилией, а не фамилией законного мужа? Почему заходит в эту самую палатку рука об руку со своим любовником, прелюбодейка и лицемерка, с тем чтобы показать Марку Лорбиру его аморальность?

Но подавить гнев, похоже, не удается, ибо Лорбир в ужасе смотрит на Джастина, словно видит перед собой ангела смерти, который явился, чтобы вызвать на суд, которого он так страшится.

— Святой боже. Так это вы. Ее муж. Куэйл.

* * *

Все обитатели продовольственного пункта ушли к посадочной полосе, принимать очередной небесный груз. Оставив Лорбира рыдать в палатке, Джастин сидит в гамаке, неподалеку от бомбоубежища, смотрит, как кружат в небе черные цапли, своими криками извещая о приближении заката. Вдруг молния прорезает небо, разгоняя зарождающиеся сумерки. Потом с влажной земли поднимается белая пелена тумана. И наконец в небе вспыхивают звезды, такие близкие, что их, кажется, можно потрогать.

Глава 25

Из сплетен, просочившихся как из Уайтхолла, так и из Вестминстера, из комментариев телевизионщиков, которые зачастую предполагали то, чего не было, из статей журналистов, проводящих расследования, сроки которых ограничивались датой сдачи статьи в печать и ближайшим бесплатным ленчем, сложилась глава, добавившаяся к книге истории человечества.

Формальное продвижение по службе, пусть и идущее вразрез с установившейся практикой Форин-оффис: назначение мистера Александра Вудроу послом Великобритании в Кении было встречено с чувством глубокого удовлетворения как белой общиной Найроби, так и местной прессой. «Спокойная сила понимания» — с таким заголовком прошла заметка о назначении Сэнди на третьей странице «Найроби стандарт». Глорию в ней охарактеризовали как «глоток свежего воздуха, который сдует последние паутинки британского капитализма».

О внезапном исчезновении Портера Коулриджа в катакомбах официального Уайтхолла говорилось мало, а вот намеков хватало. Предшественник Вудроу «потерял контакт с современной Кенией». Он «замучил министров, трудящихся на благо общества, проповедями о коррупции». Высказывалось предположение, пусть и не ставшее предметом широкого обсуждения, что и он мог пасть жертвой греха, который обличал.

Слухи о том, что Коулриджа вызвали на заседание «дисциплинарного комитета Уйатхолла» и предложили дать объяснения по «некоторым щекотливым вопросам, возникшим во время его пребывания на посту посла Великобритании», пресс-секретарь посольства, который их же и инициировал, отмел как досужие измышления, но не опроверг. «Портер был прекрасным специалистом и принципиальным человеком. И отрицать многие его достоинства просто несправедливо», — сообщил Милдрен доверенным журналистам, словно зачитывая некролог, не предназначенный для публикации, и внимательный читатель мог найти эти тезисы между строк газетных статей.

Узнала широкая общественность и о том, что «Африканский царь Форин-оффис, сэр Бернард Пеллегрин, подал прошение о выходе в отставку ранее положенного срока, с тем чтобы стать одним из топ-менеджеров транснационального фармакологического гиганта „Карел Вита Хадсон“ с отделениями в Базеле, Ванкувере, Сиэтле, а теперь и Лондоне, где сэр Пеллегрин мог в максимальной степени проявить „организационные способности“». На прощальный банкет в честь Пеллегрина съехались все африканские послы, аккредитованные при Сент-Джеймском дворе, и их жены. В своей остроумной речи посол Южной Африки заметил, что сэр Бернард и его леди, возможно, не выиграли Уимблдонский турнир, но, без сомнения, завоевали сердца многих африканцев.