Книга После - Анна Шнайдер

Она стала интересоваться его работой — ходом расследования, законом о передаче титулов, вопросами наследования родовой магии. И несмотря на то, что щит Арен не снимал, он видел — жена спрашивает искренне. Виктория не подлизывалась к нему, пытаясь наладить отношения, она действительно интересовалась, потому что хотела понимать, что происходит, и желала помочь. В итоге Арен рассказал ей про открытия Рона Янга и Эн Арманиус, и был поражен, когда Виктория робко спросила:

— Если ты все же организуешь какую-то комиссию или даже комитет, который будет заниматься вопросами передачи родовой магии, можно, я буду в этом участвовать?

— Зачем? — поднял брови император.

— Все думают, будто я не люблю нетитулованных, — пробормотала жена сконфуженно. — Это справедливо, конечно. Я бы хотела доказать, что это не так, а заодно помочь тебе. У тебя не будет времени курировать этот комитет, а у меня есть время. Да и вообще это хорошо — показать, что ты не один, что тебя поддерживают близкие.

— Это и правда хорошо, Вик, — кивнул Арен, задумчиво глядя на супругу. — Что ж, пока я не против, а там посмотрим. Может, тебе это не понравится, и ты сбежишь к своим растениям.

— Не сбегу, — сказала Виктория неожиданно твердо. — Можно подумать, тебе нравится сидеть на совещаниях с комитетами. Ты же никуда не убегаешь? Вот и я не буду.

Пока императору с трудом в это верилось — Виктория все же не слишком представляла, о чем говорит и какой там будет пласт работы, — но он не спешил ей отказывать. Она имеет право хотя бы попробовать.

Арен оставался в ее спальне примерно через день. Жена больше не пыталась его соблазнить, лишь разговаривала, расспрашивая о делах и сама рассказывая о том, чем занималась вместе с детьми, а потом нежно и ненастойчиво обнимала и засыпала.

Что ж, если Виктория будет вести себя так и дальше, их семейная жизнь перестанет быть кошмаром. Арен очень на это надеялся.

Вот так постепенно прошли три недели с отъезда Софии. Закончив дела, император перенесся к Виктории, чтобы остаться с ней на ночь, и когда вышел из камина в спальне, обнаружил супругу сидящей возле туалетного столика и увлеченно что-то рисующей на листке бумаги.

— Что это ты делаешь? — поинтересовался он, подходя ближе, и замер, увидев собственный портрет в карикатурном стиле, выполненный простым карандашом. — Вик?..

Она оглянулась на него и улыбнулась, заметив удивление на лице.

— Рисую. По-моему, это очевидно. София считает, что у меня талант к карикатурам. Что думаешь?

Имя отозвалось дрожью в измученном разлукой сердце.

— Думаю, она права. Ты показываешь ей свои рисунки?

— Да, она меня учит, — кивнула Виктория. — Смотри! — И достала из ящика туалетного столика целую стопку бумаг; на верхней оказались изображены карикатурные Агата с Александром. — Вот!

Арен принялся перебирать рисунки и не мог не отметить, что жена действительно многому научилась за последнее время. Но кроме ее карикатур здесь были и рисунки Софии — он узнал знакомую руку.

И не только рисунки.

«Мне всегда казалось: для того, чтобы рисовать карикатуры, нужен особенный кураж. Ты считаешь, что все наоборот, карикатуры рисовать проще, чем реальность, но это не так. Когда рисуешь карикатуру, ты должен за что-то зацепиться, за какую-то особенность во внешности или характере, и преувеличить ее или приуменьшить. У меня получалось, но отнюдь не легко и непринужденно, а настоящий талант — он всегда такой, легкий и непринужденный…»

— Что это? — еле выдавил из себя Арен. Перед глазами плясали черные мушки.

— Письмо Софии. — Голос Виктории звенел от смущения. — Она пишет отдельно детям, отдельно мне. Ты видел письма для Агаты с Александром, а это для меня.

Больно. Как же больно, Защитник.

— Могу я… прочитать?

— Конечно.

Арен сел на кровать, положив на колени листки бумаги, и принялся перебирать их, вчитываясь в каждое слово, каждую букву. Ему казалось, что он даже слышит голос Софии и видит ее ласковую понимающую улыбку.

В груди стало тесно и жарко, и Арен схватился за занывшие виски. Зря он стал читать все это, так и Венец потерять недолго.

Он поднял голову и обнаружил, что все это время Виктория смотрела на него, сидя за туалетным столиком, и во взгляде ее были боль и жалость.

— Зачем тебе это? — спросил он глухо, откладывая в сторону письма и рисунки Софии. — Зачем, Вик?

— Я хочу вернуть ее во дворец, — ответила жена, и Арен от неожиданности сжал кулаки, не веря в то, что услышал. А Виктория продолжала: — Ее место здесь, Агата правильно сказала.

— Ты… — Грудь вновь сдавило, и император, кашлянув, с трудом выдохнул: — Зачем?

— Я ведь уже сказала. Хочу вернуть Софию во дворец.

Она замолчала, и Арен тоже молчал несколько мгновений, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Он ничего не мог понять, и мысли путались, перебивая друг друга.

— Что это за ерунда, Вик? София ушла не по своей прихоти, а потому что я так решил. И ты не объяснила, зачем. Тебе без нее разве плохо живется?

— Главное, что без нее плохо живется тебе, — сказала жена едва слышно, вновь поразив императора до глубины души. — Тебе и детям. Да и мне не очень-то хорошо, когда вам плохо.

— Дети справятся и забудут.

— А ты?

Защитник! Она говорила и спрашивала так, словно все знала и понимала. Но как и откуда? София ведь не могла рассказать.

— А я — тем более.

— Ну перестань обманывать! — простонала Виктория, закатывая глаза. — Ты думаешь, я слепая? А заодно глухая и бестолковая! Я же вижу — ты любишь Софию. Любишь! И не смей говорить, что я просто ревную.

— А не ревнуешь? — перебил жену Арен, складывая руки на груди. Он ощущал себя моряком, неожиданно попавшим в сильнейший шторм.

— Я не знаю, — вздохнула она. — Поначалу, когда я только осознала это, больше злилась и обижалась, чем ревновала. А может, и ревновала тоже. Конечно, мне бы хотелось, чтобы ты любил меня, а не ее. Но все равно — не то. Когда я ревновала раньше, я желала уничтожить воображаемую соперницу. Сейчас не желаю. Знаю, что это ничего не изменит. Любовь же не зависит от того, жив человек или мертв, рядом он или вдали, отвечает взаимностью или не отвечает. Понимаешь?

Почему-то после этих слов обманывать Викторию Арен больше не мог.

Он встал с постели, подошел к жене и, взяв ее на руки, прижал к себе, укачивая, как маленькую девочку.

— Прости.

Она всхлипнула.

— Не надо. Я знаю, ты скажешь — я виноват, потому что изменил, не сдержал брачные клятвы. Я бы тоже на твоем месте не сдержала, если бы ты вел себя так ужасно, как я все эти годы.

— Ты была под проклятьем.